Поиск по творчеству и критике
Cлово "PRINT"
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 41кб.
Часть текста: поэзии «БУЛГАКОВСКИЙ МИФ» В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ «ЗВУЧАЩЕЙ» И СЕТЕВОЙ ПОЭЗИИ Воздействие романа М. Булгакова Мастер и Маргарита как культурного феномена на произведения современной российской литературы проявляется двояко: во-первых, посредством влияния «булгаковского мифа», во-вторых, через воздействие «булгаковского текста». О влиянии на современную литературу текста романа написано немало [1384] . И мы ре шили остановиться на еще неисследованной составляющей булгаковской традиции - влиянии на современную «звучащую» (песенную) [1385] и сетевую поэзию «булгаковского мифа», хотя и понимали определенную уязвимость нашей позиции. Влияние любого мифа на широкие массы всегда сильнее, чем влияние собственно текста. Для того, чтобы попасть под влияние мифа, не обязательно погружаться в глубины текста, иногда достаточно подпасть под его очарование. Следовательно, качество таких текстов будет заведомо разным, иногда невысоким. Но это факты литературы, значит, они должны изучаться, а мы вправе говорить о них. Понятие «булгаковский миф» существует в литературоведении уже три десятка лет и включает в себя самые разные трактовки (например, Б. М. Гаспарова, И. З. Белобровцевой, С. К. Кульюс, Ю. М. Смирнова и др.) [1386] . Нам представляется продуктивным выделение в «булгаковском мифе» трех компонентов [1387] и рассмотрение влияния каждого из них на современную литературную ситуацию по отдельности. Первая (в том числе и по времени возникновения) составляющая «булгаковского мифа» - «миф о творце (художнике)». Она может быть определена как «биографический миф» [1388] . В этой своей составляющей «булгаковский миф» родственен «пушкинскому», «лермонтовскому»,...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: послереволюционных условиях. Специалист мирового уровня сумел оказаться полезным представителям высшей власти, что и оберегало его от посягательств на «лишние метры» квартиры со стороны новоявленных Швондеров и им подобных. При этом профессор был настроен весьма скептически в отношении «новизны», и его язвительная критика негативных перемен, связанных с революцией, представляла в повести одни из самых запоминающихся эпизодов и источников цитат. Данная статья рассматривает лишь один такой эпизод, а именно рассказ возмущенного профессора, «человека фактов, человека наблюдения» о том, что произошло однажды в его доме: «Не угодно ли — калошная стойка. С тысяча девятьсот третьего года я живу в этом доме. И вот в течение времени до апреля тысяча девятьсот семнадцатого года не было ни одного случая — подчеркиваю красным карандашом "ни одного"! — чтобы из нашего парадного внизу, при общей незапертой двери, пропала бы хоть одна пара калош. Заметьте, здесь двенадцать квартир, у меня прием. В апреле семнадцатого года, в один прекрасный день, пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование» [1, с. 143]. Вероятно, здесь художественное преувеличение, ведь это выглядит уже не пропажей калош, а настоящим ограблением. И спрашивается, где же был швейцар, который должен находиться при парадном входе? Столь же неубедительным со стороны профессора выглядит обвинение в этом ограблении не просто шайки воров, а неких «пролетариев». Причем профессор утверждает про одного из них: «На нем теперь есть калоши, и...