Поиск по творчеству и критике
Cлово "MARIE"
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 73кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 79кб.
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Входимость: 1. Размер: 60кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: не получен (может быть, он еще придет, не знаю). Отвечать на твое письмо я буду из Москвы, куда поеду числа 15—16 июля. В Ленинграде я, по делам, связанным с гастрольной поездкой «Дней Турбиных», уже около месяца. И я, и Елена Сергеевна здесь лечимся электричеством. У меня найдено истощение нервной системы. Здесь начинаю чувствовать себя несколько лучше. Очень благодарю тебя за хлопоты. Целую тебя крепко. Прошу передать мой привет Ивану. Мое молчание объясняется тем, что я переутомлен. А перед поездкой в Ленинград чувствовал себя совсем уже отвратительно. Итак, еще раз приветствую тебя. Адрес: Москва, Нащокинский пер., 3, кв. 44. Примечания [673] Письма. Печатается и датируется по машинописной копии (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 15). [674] Некоторые письма Н. А. Булгакова исключительно насыщены информацией. Таковым является и письмо от 24 июня 1934 г. Приводим его с некоторыми сокращениями: «Дорогой Михаил, садясь за это письмо, не чувствую уверенности, что оно застанет тебя в Москве, т. к. ты обычно уезжал на отдых, хотя об этом ты ничего не писал. К горькому сожалению, чувствую, что в нашей почтовой связи произошла какая-то помеха, по-видимому, что-то из писем моих ты не получил, может быть из-за перемены квартиры. Приводя перед отъездом в отпуск свои дела и переписку в порядок, попытаюсь восстановить те сведения, которые мною тебе своевременно сообщались, а также поставить тебя в известность о происшедших изменениях. Итак, по порядку: 1) Встреча с Eugene Lyons’ом. Он был проездом в Париже в марте сего года. Мы с ним виделись два раза и о ...
Входимость: 1. Размер: 73кб.
Часть текста: и привычными профессиональными глазами прочел ее в секунду от первой строки до последней. Его рука машинально выписала сбоку: «В 2 колонки», но губы неожиданно сложились дудкой: — «Фью-ю!» Он помолчал. Потом порывисто оторвал четвертушку и начертал: До Тифлиса сорок миль… Кто продаст автомобиль? Сверху: «Маленький фельетон», сбоку: «Корпус», снизу: «Грач». И вдруг забормотал, как диккенсовский Джингль: ― Тэк-с, тэк-с!.. Я так и знал! Возможно, что придется отчалить. Ну, что ж! В Риме у меня шесть тысяч лир. Credito Italiano. Что? Шесть… И, в сущности, я — итальянский офицер! Да-с! Finita la comedia! [1] И, еще раз свистнув, двинул фуражку на затылок и бросился в дверь — с телеграммой и фельетоном. ― Стойте! — завопил я, опомнившись. — Стойте! Какое Credito? Finita?! Что? Катастрофа?! Но он исчез. Хотел выбежать за ним… но внезапно махнул рукой, вяло поморщился и сел на диванчик. Постойте, что меня мучит? Credito непонятное? Сутолока? Нет, не то… Ах да! Голова! Второй день болит. Мешает. Голова! И вот тут, сейчас, холодок странный пробежал по спине. А через минуту — наоборот: тело...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: год, считая с премьеры в драм. театре. Само собой разумеется, что я, зная, насколько ты занят, прошу тебя смотреть на себя, как на моего поверенного в этом деле и отчислять для себя, в виде вознаграждения, 25% с тех сумм, которые будут поступать для меня. Вот еще что: в 1928-м году я разрешил Издательству Ладыжникова в Берлине напечатать на немецком языке и тем самым закрепить за собой за границей право на постановки «Зойкиной квартиры» и охрану ее. (L. Ladyschnikoff Verlag. Berlin W 50. Rankestrasse 33, «Zoikas Wohnung» c Copyright by L. Ladyschnikow Verlag C. m. b. H. Berlin W 50 Februar 1929.) По моим сведениям, издательства этого уже не существует. Кроме того, в течение времени с декабря 1928 года и по сей день издательство ничего не давало мне знать по поводу «Зойкиной квартиры». Выясни, прошу, прав ли я, полагая, что никаких препятствий у меня для соглашения с Рейнгардт Марией нет. Чтобы не было потом никаких столкновений и недоразумений. Полагаю, что Сосьете дез отёр поможет в этом. Прилагаю при этом тебе записку, доверяющую тебе вести переговоры с Рейнгардт и получать суммы, и прошу побывать у нее [608] . Полную копию французского письма Рейнгардт ко мне вышлю в следующем письме. Ванино письмо с приложением стихов я получил [609] . И ему, и тебе еще напишу. Сейчас же тороплюсь только написать по этому вопросу о Рейнгардт. Беспокою тебя потому, что больше обратиться не к кому. Целую, и прошу самым срочным образом ответить на это письмо. Твой М. Булгаков /М. Bulgakow/ Приписка Е. С. Булгаковой: Я шлю самый...
Входимость: 1. Размер: 79кб.
Часть текста: его с белыми: „Ну как ты не могла меня увезти!“ И вот уже решили выйти погулять. Он так с трудом… на руку мою опирается и на палочку. Идем, и я слышу: „Вон белый идет. В газете ихней писал“. Я говорю: „Идем скорей отсюда“. И вот пришли, и какой-то страх на нас напал, что должны прийти и нас арестовать. Кое-кого уже арестовали. Но как-то нас это миновало, не вызывали даже никуда. Врачом он больше, сказал, не будет. Будет писать». Юрий Слёзкин в «Девушке с гор» заставил Алексея Васильевича проболеть полтора месяца, другие источники, в том числе Т. Н. Лаппа, говорят о трех неделях, хотя за буквальное совпадение сроков, конечно, ручаться нельзя. Сам Слёзкин с 27 марта 1920 года работал заведующим подотделом искусств отдела народного образования Терского ревкома во Владикавказе, Булгаков с начала апреля стал заведовать литературной секцией этого подотдела. Очевидно, он пошел туда сразу после выздоровления, чтобы добыть средства к существованию. Т. Н. Лаппа вспоминала: «Михаил решил пойти устроиться на работу. Пошел в подотдел искусств, где Слёзкин заведовал. То ли по объявлению пошел, то ли еще как… Вот тут они и познакомились. Михаил сказал, что он профессиональный журналист, и его взяли на работу. Вообще Слёзкин много в подотдел внес. Через Владикавказ ведь ...
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Часть текста: выжить? Что представляет собой эта пьеса - историческую хронику (Новиков [1142] ), простоватый угодливый набросок (М. Чудакова [1143] )? Произведение Булгакова допускает все эти толкования, и в то же время сопротивляется им. В этом его сила и его тайна. Батум драматически завершает начавшиеся еще в 1929 году хождения писателя по мукам. Последняя попытка поймать удачу, тревожная и предвещающая недоброе (платой за нее будет смерть писателя), эта пьеса, как правило, считается доказательством творческой капитуляции художника: вместо интеллигенции Булгаков выводит на сцену пролетариев, вместо отдельных людей изображает массы, а вместо рассуждений о свободе человека предлагает зрителю слушать агитационные речи. И работа над текстом далась писателю с большим трудом. В результате Батум был предан забвению как при жизни автора (пьесу запретил лично Сталин), так и многие годы после его смерти. Анатолию Смелянскому не позволили упомянуть о ней в первом издании его работы о Булгакове и Художественном театре в 1986 году. Затем, в 1990-е годы, когда были открыты архивы и стало понятно, как ожесточенно набрасывались на писателя цензоры, становится неприличным вспоминать об этом произведении, написанном в мрачные годы давления и страданий. Парализованные страхом бросить малейшую тень на портрет жертвы сталинизма, булгаковеды редко обращали внимание на то,...
Входимость: 1. Размер: 60кб.
Часть текста: евангельскими интонациями: «Был май месяц; Михаил ходил еще с палкой, опирался на мою руку. В это время как раз приехали коммунисты, какая-то комиссия, разыскивали белогвардейцев. И я слышу, как кто-то говорит: „Вот этот печатался в белогвардейских газетах“. „Уйдем, уйдем отсюда скорей!“ – говорю Михаилу. И мы сразу же ушли. Я вообще не понимаю, как он в тот год остался жив – его десять раз могли опознать!» [142; 101] Не опознали, но нетрудно догадаться, что страх разоблачения, возможного напоминания о том, что делал он до 1920 года, преследовал Булгакова и обострялся всякий раз, когда ему приходилось писать автобиографии и заполнять многочисленные советские анкеты – процедура, проделываемая и чувства, испытываемые многими гражданами Советской республики, но с этим страхом Булгаков боролся и боролся прежде всего литературой. Она стала своего рода терапией для него и давала мужество и бесстрашие. А опасений было с избытком: врач на службе у белых, журналист на службе у белых – не так уж мало для одной человеческой судьбы в советское время, но поразительно, что в целом ему удалось этот период замять, и в пору самых яростных нападок практически никто и никогда печатно не напоминал Булгакову о белогвардейском периоде его жизни, хотя своими сюжетами, темами, персонажами, конфликтами он буквально напрашивался, провоцировал вопрос: «откуда ему все это известно?»,...