Извлечение Мастера
Все в комнате оказалось таким, каким и было до бала. Воланд в сорочке сидел на кровати, но Гелла не растирала ему ногу, а ставила на стол рядом с глобусом поднос с закуской и графином. Коровьев, сняв надоевший фрак, сидел на стуле, плотоядно потирая руки. Кот помещался на соседнем стуле. Галстук его, превратившийся в серую тряпку, съехал за ухо, но Бегемот с ним расстаться не желал.
Абадонны не было, но был Азазелло. Сидящие встретили Маргариту приветливо, заулыбались ей, а Воланд указал ей место рядом с собою на кровати.
— … — сказал Воланд, погля…[14] погашая свой прожигающий глаз, — вас замучили эти затейники?
— Нет, нет, бал был превосходный, — ответила живо Маргарита.
— Ноблесс оближ, — сказал кот и налил Маргарите прозрачной жидкости в лафитный стакан.
— Это водка? — спросила Маргарита.
— Помилуйте, королева, — прохрипел он, — разве я позволил бы себе налить даме водки? Это истинный спирт!
Маргарита захохотала и оттолкнула стакан от себя.
— Пейте смело! — сказал Воланд.
Маргарита захахотала и оттолкнула стакан от себя.
— Нет, погодите, — заметил Воланд и сквозь свой стакан поглядел на Маргариту, причем той показалось, что красный далекий огонек сем… еще раз благод…[15] в восхищении.
— Потрясающе! Очарованы, влюблены, раздавлены! — орал Коровьев.
— Гелла, садись! — приказал Воланд, — эта ночь предпраздничная у нас, — пояснил он Маргарите, — и мы держим себя попросту.
— Вотр санте! — вскричал Коровьев, обращаясь к Маргарите.
Маргарита глотнула, думая, что тут же ей и будет конец от спирту. Но ничего этого не произошло. Живительное тепло потекло по ее животу, что-то стукнуло в затылок, она почувствовала волчий голод. Тут же перед ней оказалось золотое блюдце, и после первой же ложки икры тепло разлилось и по рукам и по ногам.
Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и после этого так залихватски тяпнул вторую стопку спирту, что все ахнули.
После второй стопки огни в канделябрах загорелись как будто поярче, в камине прибавилось пламени. Никакого опьянения Маргарита не чувствовала. Только сила и бодрость вливались в нее и постепенно затихал голод. Ей не хотелось спать, а мысли были не связанные между собою, но приятные. Кроме всего прочего смешил кот.
Кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущим из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывал горчицей устрицу и посыпал ее сахаром.
— Ты еще винограду положи, — говорила ему Гелла, — и сверху сам сядь.
— Попрошу меня не учить, — огрызался Бегемот, — сиживал за столом, сиживал!
— Ах, как приятно ужинать вот этак при огоньке камелька, запросто, — дребезжал Коровьев, — в интимном кругу…
— Нет, Фагот, — возражал кот, — в бальном буфете имеется своя прелесть и размах!
— Никакой прелести в этом нет, — сказал Воланд, — и менее всего ее в этих тиграх, рев которых едва не довел меня до мигрени.
— Слушаю, мессир, — сказал дерзкий кот, — если вы находите, что нет размаха, и я немедленно буду держаться того же мнения.
— Ты у меня смотри, — ответил на это Воланд.
— Я пошутил, — смиренно сказал кот, — что касается тигров, я велю их зажарить.
— Тигров нельзя есть! — заметила Гелла.
— Нельзя-с? Тогда прошу послушать, — оживился кот и, переселившись к камину с рюмочкой ликеру, жмурясь от удовольствия, рассказал, как однажды оказался в пустыне, где один-одинешенек скитался девятнадцать дней и питался мясом убитого им тигра. Все с интересом слушали занимательное описание пустыни, а когда Бегемот кончил повесть, все хором воскликнули: «Вранье!»
— Интересно то, что вранье это от первого до последнего слова, — сказал Воланд.
— История рассудит нас, — ответил кот, но не очень уверенно.
— А скажите, — обратилась Маргарита к Азазелло, — вы его застрелили? Этого барона?
— Натурально, — ответил Азазелло.
— Я так взволновалась… Так неожиданно…
— Как же не взволноваться, — взвыл Коровьев, — у меня у самого поджилки затряслись. Бух! Раз! Барон набок!
— Со мною едва истерика не сделалась, — подтвердил и кот, облизывая ложку с икрой.
— Вот что мне непонятно, — заговорила Маргарита оживленно, и золотые искры от золота и хрусталя прыгали у нее в глазах, — неужели снаружи не слышно было ни грохота музыки, ни голосов?
— Мертвая тишина, — ответил Коровьев.
— Ах, как это интересно все, — продолжала Маргарита. Дело в том, что этот человек на лестнице… и другой у подъезда… Я думаю, что он…
— Агент! Агент! — вскричал Коровьев, — дорогая Маргарита Николаевна, вы подтверждаете мои подозрения! Агент. Я сам принял было его за рассеянного приват-доцента или влюбленного, томящегося на лестнице, но нет, но нет. Что-то сосало мое сердце! Ах! Он — агент. И тот у подъезда тоже! И еще хуже в подворотне — тоже!
— Интересно, а если вас придут арестовывать? — спросила Маргарита, обращая к Воланду глаза.
— Непременно придут, непременно! — вскричал Коровьев, — чует сердце, что придут! В свое время, конечно, но придут!
— Ну что же в этом интересного, — отозвался Воланд и сам налил Маргарите играющее иглами вино в чашу.
— Вы, наверное, хорошо стреляете? — кокетливо спросила у Азазелло Маргарита.
— Подходяще, — ответил Азазелло.
— А на сколько шагов? — спросила Маргарита.
— Во что, смотря по тому, — резонно ответил Азазелло, — одно дело попасть молотком в стекло критику Латунскому, и совсем другое — ему же в сердце.
— В сердце! — сказала Маргарита.
— В сердце я попадаю на сколько угодно шагов и по выбору в любое предсердие его или в желудочек, — ответил Азазелло, исподлобья глядя на Маргариту.
— Да ведь… они же закрыты!
— Дорогая, — дребезжал Коровьев, — в том-то и штука, что закрыты! В этом вся соль! А в открытый предмет…
Он вынул из стола семерку пик. Маргарита ногтем наметила угловое верхнее очко. Азазелло отвернулся. Гелла спрятала карту под подушку, крикнула «готово!»
Азазелло, не оборачиваясь, вынул из кармана фрачных брюк черный револьвер, положил его на плечо дулом к кровати и выстрелил.
Из-под простреленной подушки вытащили семерку. Намеченное очко было прострелено.
— Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер!
— Королева драгоценная, — завыл Коровьев, — я никому не рекомендую встретиться с ним, даже если у него и нету револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы! От всей души не поздравляю того, кто встретится!
— Берусь перекрыть рекорд с семеркой, — заявил кот.
Азазелло прорычал что-то. Кот потребовал два револьвера. Азазелло вынул и второй револьвер. Наметили два очка на семерке. Кот отвернулся, выставил два дула. Выстрелил из обоих револьверов. Послышался вопль Геллы, а с камина упала убитая наповал сова, и каминные часы остановились. Гелла, у которой одна рука была окровавлена, тут же вцепилась в шерсть коту, а он ей в ответ в волосы, и они покатились клубком по полу.
— Оттащите от меня эту чертовку, — завыл кот.
Дерущихся разняли, Коровьев подул на простреленный палец Геллы, и тот зажил.
— Я не могу стрелять, когда под руку говорят! — кричал кот и старался приладить на место выдранный у него из спины порядочный клок шерсти.
— Держу пари, — тихо сказал Воланд Маргарите, — что проделал он эту штуку нарочно. Он очень порядочно стреляет.
Геллу с котом помирили, и в знак этого примирения они поцеловались. Достали карту, проверили. Ни одного очка не было затронуто.
Ужин такой же веселый пошел дальше. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами ходило тепло от камина. Маргарита наелась, и чувство блаженства охватило ее. Она смотрела, как сине-серые кольца от сигареты Азазелло уплывали в камни и как кот ловил их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, но было по ее расчетам поздно, судя по всему, часов около шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала:
— Пожалуй, мне пора…
— Куда же вы спешите? — спросил Воланд, и Маргарита потупилась, не будучи в силах вынести блеска глаза.
Остальные промолчали и сделали вид, что увлечены дымными кольцами.
— Да, пора, — смущаясь повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Ее нагота вдруг стала стеснять ее.
Воланд молча снял с кровати свой вытертый засаленный халат, а Коровьев закутал Маргариту.
— Благодарю вас, мессир, — чуть слышно сказала Маргарита, и черная тоска вдруг охватила ее. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды, по-видимому, ей никто не собирался предлагать, никто ее и не удерживал. А между тем ей ясно представилось, что идти ей некуда. Попросить, как советовал Азазелло? «Ни за что», — сказала она себе и вслух добавила:
— Всего хорошего… — а сама подумала: «Только бы выбраться, а там уж я дойду до реки и утоплюсь».
Мысль о том, что она придет домой и навсегда останется наедине со своим сном, показалась ей нелепой, больной, нестерпимой.
— Сядьте! — повелительно сказал Воланд.
Маргарита села.
— Что-нибудь хотите сказать на прощание? — спросил Воланд.
— Нет, ничего, мессир, — голос Маргариты прозвучал гордо, — впрочем, если я нужна еще, то я готова исполнить все, что надобно.
Чувство полной опустошенности и скуки охватило ее. «Фу, как мерзко все».
— Вы совершенно правы! — гулко и грозно сказал Воланд, — никогда и ничего не просите! Никогда и ничего и ни у кого. Сами предложат! Сами!
Потом он смягчил голос и продолжают:
— Мне хотелось испытать вас. Итак, Марго, чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Что вы хотите за то, что были нагой? Чего стоит ваше истерзанное поцелуями колено? Во что цените созерцание моих клиентов и друзей? Говорите! Теперь уж без стеснений: предложил я!
Сердце замерло у Маргариты, она тяжело вздохнула.
— Вот шар, — Воланд указал на глобус, — в пределах его. А? Ну, смелее! Будите свою фантазию. Одно присутствие при сцене с этим отпетым негодяем бароном стоит того, чтобы человека наградили как следует. Да-с?
Дух перехватило у Маргариты, и она уже хотела выговорить заветные, давно хранимые в душе слова, как вдруг остановилась, даже раскрыла рот, изменилась в лице.
Откуда-то перед мысленными глазами ее выплыло пьяное лицо Фриды и ее взор умученного вконец человека.
Маргарита замялась и сказала спотыкаясь:
— Так, я, стало быть, могу попросить об одной вещи?..
— Потребовать, потребовать, многоуважаемая Маргарита Николаевна, — ответил Воланд, понимающе улыбаясь, — потребовать одной вещи!
Да, никак слово «вещь» не переходило во множественное число! А лицо Фриды назойливо колыхалось перед глазами в сигарном дыму.
Маргарита заговорила:
— Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребенка, — и вздохнула.
Кот послал Коровьеву неодобрительный взгляд, но, очевидно, помня накрученное ухо, не промолвил ни слова.
— Гм, — сказал Воланд и усмехнулся, — ввиду того, что возможность получения вами взятки от этой Фриды совершенно, конечно, исключена, остается обзавестись тряпками и заткнуть все щели в моей спальне!
— Вы о чем говорите, мессир? — изумилась Маргарита.
— Совершенно с вами согласен, мессир, — не выдержал кот, — именно тряпками! — Он с раздражением запустил лапу в торт и стал выковыривать из него апельсинные корки.
— О милосердии говорю, — объяснил Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза, — иногда, совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щели. Вот я и говорю о тряпках!
— И я об этом же говорю! — сурово сказал кот и отклонился на всякий случай от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши.
— Пошел вон! — сказал ему Воланд.
— Я еще кофе не пил, — ответил кот, — как же я уйду? Неужели, мессир, в предпраздничную ночь гостей за столом у нас разделят на два сорта? Одни первой, а другие, как выражался этот печальный негодяй буфетчик, второй свежести?
— Молчи! — сказал Воланд и обратился к Маргарите с вежливой улыбкой: — Позвольте спросить, вы, надо полагать, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?
— Нет! — с силой ответила Маргарита. — И, так как я все-таки не настолько глупа, чтобы, разговаривая с вами, прибегать ко лжи, скажу вам со всею откровенностью: я прошу у вас об этом потому, что, если Фриду не простят, я не буду иметь покоя всю жизнь. Я понимаю, что всех спасти нельзя, но я подала ей твердую надежду. Так уж вышло. И я стану обманщицей.
— Ага, — сказал Воланд, — понимаю.
А кот, закрывшись лапой, что-то стал шептать Коровьеву.
— Так вы сделаете? — спросила неуверенно Маргарита.
— Ни в каком случае, — ответил Воланд.
Маргарита побледнела и отшатнулась.
— Я ни за что не сделаю, — продолжал Воланд, — а вы, если вам угодно, можете сделать сами. Пожалуйста.
— Но по-моему исполнится?
Азазелло вытаращил иронически кривой глаз на Маргариту, покрутил рыжей головой и тихо фыркнул.
— Да делайте же! Вот мучение, — воскликнул Воланд и повернул глобус, бок которого стал наливаться огнем.
— Фрида! — крикнул пронзительно кот.
Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, без всяких признаков хмеля женщина с исступленными глазами вбежала в комнату и простерла руки к Маргарите.
Та сказала:
— Прощают тебя. Платок больше подавать не будут.
Фрида испустила вопль, упала на пол и простерлась крестом перед Маргаритой.
Волана досадливо махнул рукой, и Фрида исчезла.
— Прощайте, благодарю вас, — твердо сказала Маргарита и поднялась, запахнув халат.
— По улице в таком виде идти нельзя. Сейчас дадим вам машину, — сказал Воланд сухо и затем добавил, — поступок ваш обличает в вас патологически непрактичного человека. Пользоваться этим мы считаем неудобным, поэтому Фрида не в счет. Говорите, что вы хотите?
— Драгоценное сокровище, Маргарита Николаевна! — задребезжал Коровьев, — на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то фортуна может ускользнуть!
— Верните мне моего любовника, — сказала Маргарита и вдруг заплакала.
— Маргарита Николаевна! — запищал Коровьев в отчаянии.
— Нет, не могу! — возмущенно отозвался кот и выпил объемистую рюмку коньяку.
к лунному косому столбу. В нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером.
Он был в своем больничном одеянии, в халате, туфлях и черной шапочке. Небритое лицо его дергало гримасой, он пугливо косился на огни свечей.
Маргарита узнала его, всплеснула руками, подбежала и обняла. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и слезы бежали по ее лицу.
Она произносила только одно слово:
— Ты… ты…
Мастер отстранил ее наконец и сказал глухо:
— Не плачь, Марго. Я тяжко болен.
Он ухватился за подоконник рукою, оскалился, всматриваясь в сидящих, и сказал:
— Мне страшно, Марго. У меня галлюцинация.
Маргарита подтащила его к стулу, усадила и, гладя плечи, шею, лицо, зашептала:
— Ничего, ничего не бойся. Я с тобою. Не бойся ничего.
Коровьев ловко и незаметно подпихнул к Маргарите второй стул, и она опустилась на него, обняла пришедшего за шею, голову положила на плечо и так затихла, а мастер опустил голову и стал смотреть в землю больными угрюмыми глазами. Наступило молчание, и первый прервал его Воланд.
— Да, хорошо отделали человека, — проговорил он сквозь зубы и приказал Коровьеву: — Дай-ка, рыцарь, ему выпить.
Через секунду Маргарита дрожащим голосом просила мастера:
— Выпей, выпей… Нет, нет. Не бойся. Тебе помогут, за это я ручаюсь. Сразу, сразу пей!
Больной взял стакан и выпил содержимое. Рука его дрогнула, и пустой стакан разбился у его ног.
— К счастью! К счастью, милейшая Маргарита Николаевна! К счастью, — зашептал трескучий Коровьев.
Маргарита с ложечки кормила мастера икрой. Лицо его менялось, по мере того как он ел, порозовели скулы и взор стал не так дик и беспокоен.
— Но это ты, Марго? — спросил он.
— Я! Я! — ответила Маргарита.
— Еще, — строго сказал Воланд.
— Ну вот, это — другое дело, — сказал Воланд, прищурившись, — теперь поговорим. Кто вы такой? — обратился он к пришедшему.
— Я теперь никто, — ответил оживающий больной, и улыбка искривила его рот.
— Откуда вы сейчас?
— Из дома скорби. Я душевнобольной, — ответил пришелец.
Маргарита заплакала и проговорила сквозь слезы:
— Он — мастер, мастер, верьте мне! Вылечите его!
— Вы знаете, с кем вы сейчас говорите? — спросил Воланд, — у кого находитесь?
— Знаю, — ответил мастер, — соседом моим в сумасшедшем доме был Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
— Как же, как же. Я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах, — ответил Воланд, — и вы верите, что это действительно я?
— Верю, — сказал пришелец, — но, конечно, спокойнее мне было бы считать вас плодом галлюцинаций. Извините меня…
— Если спокойнее, то и считайте галлюцинацией, — вежливо ответил Воланд.
— Нет, нет, — испуганно обратилась к мастеру Маргарита, — перед тобою мессир!
— Это не важно, обаятельнейшая Маргарита Николаевна! — встрял в разговор Коровьев, а кот увязался вслед за ним и заметил горделиво:
— А я, действительно, похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль… — кот хотел еще что-то сказать, но его попросили замолчать, и он ответил: — Хорошо, хорошо. Готов молчать. Я буду молчаливая галлюцинация! — замолчал.
— Верно ли, что вы написали роман? — спросил Воланд.
— Да.
— О чем?
— Роман о Понтии Пилате.
Волана откинулся назад и захохотал громовым образом, но так добродушно и просто, что никого не испугал и не удивил. Коровьев стал вторить Воланду, хихикая, а кот неизвестно зачем зааплодировал. Отхохотавшись, Воланд заговорил, и глаз его сиял весельем.
— О Понтии Пилате? Вы?.. В наши дни? Это потрясающе! И вы не могли найти более подходящей темы? Позвольте-ка посмотреть…
— К сожалению, не могу этого сделать, — ответил мастер, — я сжег его в печке…
— Этого нельзя сделать, простите, не верю, — снисходительно ответил Воланд, — рукописи не горят, — и обратившись к коту, велел ему: — Бегемот, дай-ка роман сюда!
Тут кот вскочил со стула, и все увидели, что сидел он на толстой пачке рукописей в нескольких экземплярах. Верхний экземпляр кот подал Воланду с поклоном.
Маргарита задрожала, вскрикнула, потом заговорила, волнуясь до слез:
— Вот он, вот он! О, верь мне, что это не галлюцинация! — и, повернувшись к Воланду: — Всесильный, всесильный повелитель!
Воланд проглядел роман с такой быстротой, что казалось, будто вращает страницы струя воздуха из вентилятора. Перелистав манускрипт, Воланд положил его на голые колени и молча, без улыбки, уставился на мастера.
Но тот впал в тоску и беспокойство, встал со стула, заломил руки и пошел в лунном луче к луне, вздрагивая, бормоча что-то.
— Вы расстроились? Ничего, ничего… До свадьбы заживет!.. Еще стаканчик… И я с вами за компанию…
И стаканчик подмигнул — блеснул в лунном свете и помог стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо его теперь стало спокойно.
— Ну, теперь все ясно, — сказал Воланд и постучал длинным пальцем с черным камнем на нем по рукописи.
— Совершенно ясно, — подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой галлюцинацией, — теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? — спросил он у молчащего Азазелло.
— Я говорю, — прогнусавил тот, — что тебя хорошо бы утопить.
— Будь милосерден, Азазелло, — смиренно сказал кот, — и не наводи моего господина на эту мысль. Поверь мне, что я являлся бы тебе каждую ночь в таком же лунном покрывале, как и бедный мастер, и кивал бы тебе и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, Азазелло? Не пришлось бы тебе еще хуже, чем этой глупой Фриде? А?
— Молчание, молчание, — сказал Воланд и, когда оно наступило, сказал так:
— Ну, Маргарита Николаевна, теперь говорите все, что вам нужно.
Маргарита поднялась и заговорила твердо, и глаза ее пылали. Она сгибала пальцы рук, как бы отсчитывая на них все, чтобы ничего не упустить.
— Опять вернуть его в переулок на Арбате, в подвал, и чтобы загорелась лампа, как было.
Тут мастер засмеялся и сказал:
— Не слушайте ее, мессир. Там уже давно живет другой человек. И вообще, нельзя сделать, чтобы все «как было»!
— Как-нибудь, как-нибудь, — тихо сказал Воланд и потом крикнул: — Азазелло! — И Азазелло очутился у плеча Воланда.
— Будь так добр, Азазелло, — попросил его Воланд.
— Могарыч? — спросил Азазелло.
— А… Алоизий Могарыч, — дрожа ответил гражданин.
— Эго вы написали, что в романе о Понтии Пилате контрреволюция, и после того, как мастер исчез, заняли его подвал? — спросил Азазелло скороговоркой.
Гражданин посинел и залился слезами раскаяния.
— А! Я — ведьма! — и вцепилась Алоизию Могарычу в лицо ногтями.
Произошло смятение.
— Что ты делаешь! — кричал мастер страдальчески. — Ты покрываешь себя позором!
— Протестую, это не позор! — орал кот.
— Я ванну пристроил, — стуча зубами, нес исцарапанный Могарыч какую-то околесицу, — и побелил… один купорос…
— Владивосток, — сухо сказал Азазелло, подавая Могарычу бумажку с адресом, — Банная, 13, квартира 7. Там ванну пристроишь. Вот билет, плацкарта. Поезд идет через 2 минуты.
— Пальто? А пальто?! — вскрикнул Могарыч.
— Пальто и брюки в чемодане, — объяснил расторопный Азазелло, — остальное малой скоростью уже пошло. Вон!
Мастер вытаращил глаза, прошептал:
— Однако! Это, пожалуй, почище будет того, что рассказывал Иван… А, простите, это ты… это вы… — сбился он, не зная, как обратиться к коту, «на ты» или «на вы», — вы — тот самый кот, что садились в трамвай?
— Я, — подтвердил кот и добавил: — Приятно слышать, что вы обращаетесь ко мне на «вы». Котам всегда почему-то говорят «ты».
— Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, — нерешительно ответил мастер.
— Что же еще, Маргарита Николаевна? — осведомился Воланд у Маргариты.
— Вернуть его роман и… — Маргарита подбежала к Воланду, припала к его коленям и зашептала: —…верните ему рассудок…
— Ну, это само собой, — шепотом ответил Воланд, а вслух сказал: — И все?
— Все, — подтвердила Маргарита, розовея от радости.
— Позвольте мне сказать, — вступил в беседу мастер, — я должен предупредить, что в лечебнице меня хватятся. Это раз. Кроме того, у меня нет документа. Кроме того, хозяин-застройщик поразится тем, что исчез Могарыч… И… И главное то, что Маргарита безумна не менее, чем я. Марго! Ты хочешь уйти со мною в подвал?
— И уйду, если только ты меня не прогонишь, — сказала Маргарита.
— Безумие! Безумие, — продолжал мастер, — отговорите ее.
— Нет, не будем отговаривать, — покосившись на мастера, ответил Воланд, — это не входило в условие. А вот насчет чисто технической стороны дела… документ этот и прочее. Азазелло!
Азазелло тотчас вытащил из кармана фрака книжечку, вручил ее мастеру со словами:
— Документ!
— Ваша история болезни…
Маргарита подвела мастера к свечам со словами «ты только смотри, смотри…»
— … прописка в клинике…
— Раз, и в камин! — затрещал Коровьев, — и готово! Ведь раз нет документа — и человека нет? Не правда ли?
— А это домовая книга, — пояснил Коровьев, — видите, прописан Могарыч Алоизий… Теперь: эйн, цвей, дрей…
Коровьев дунул на страницу, и прописка Могарыча исчезла.
— Нету Могарыча, — сладко сказал Коровьев, — что Могарыч? Какой такой Могарыч? Не было никакого Могарыча. Он снился.
Тут прошнурованная книга исчезла.
— Она уже в столе у застройщика, — объяснил Коровьев. — И все в порядочке.
— Да, — говорил мастер, ошеломленно вертя головой, — конечно, это глупо, что я заговорил о технике дела…
— Больше я не смею беспокоить вас ничем, — начала Маргарита, — позвольте вас покинуть… Который час?
— Полночь, пять минут первого, — ответил Коровьев.
— Как? — вскричала Маргарита, — но ведь бал шел три часа…
— Ничего неизвестно, Маргарита Николаевна!.. Кто, чего, сколько шел! Ах, до чего все это условно, ах, как условно! — эти слова, конечно, принадлежали Коровьеву.
Появился портфель, в него погрузили роман, кроме того, Коровьев вручил Маргарите книжечку сберкассы, сказав:
— Девять тысяч ваши, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо! Мы не заримся на чужое.
— У меня пусть лапы отсохнут, если к чужому прикоснусь, — подтвердил и кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него роман.
— Все это хорошо, — заметил Воланд, — но, Маргарита Николаевна, куда прикажете девать вашу свиту? Я лично в ней не нуждаюсь.
Увидев мастера, Наташа обрадовалась, закивала ему головой, а Маргариту крепко расцеловала.
— Вот, Наташенька, — сказала Маргарита, — я буду жить с мастером теперь, а вы поезжайте домой. Вы хотели выйти замуж за инженера или техника. Желаю вам счастья. Вот вам тысяча рублей.
— Не пойлу я ни за какого инженера, Маргарита Николаевна, — ответила Наташа, не принимая денег, — я после такого бала за инженера не пойду. У вас буду работать. Вы уж не гоните.
— Хорошо. Сейчас вместе и поедем, — сказала Маргарита Николаевна и попросила Воланда, указывая на Николая Ивановича: — А этого гражданина я прошу отпустить с миром. Он случайно попал в это дело.
— То есть с удовольствием отпущу, — сказал Воланд, — с особенным. Настолько он здесь лишний.
— Я очень прошу выдать мне удостоверение, — заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, — о том, где я провел упомянутую ночь.
— На какой предмет? — сурово спросил кот.
— На предмет представления милиции и супруге, — объяснил Николай Иванович.
— Удостоверений мы не даем, — кот насупился, — но для вас сделаем исключение.
— Сим удостоверяется, что предъявитель сего Николай Иванович Филармонов провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен в качестве перевозочного средства, в скобках — боров ведьмы Наташи. Подпись Бегемот.
— А число? — пискнул Николай Иванович.
— Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, — отозвался кот, подписал бумагу, вынул откуда-то печать, подышал на нее, оттиснул на бумаге слово «уплочено» и вручил ее Николаю Ивановичу. И тот немедля исчез, и опять стукнула передняя дверь.
В ту же минуту еще одна голова просунулась в дверь.
— Это еще кто? — спросил, заслоняясь от свечей, Воланд.
Варенуха всунулся в комнату, стал на колени, вздохнул и тихо сказал:
— Поплавского до смерти я напугал с Геллой… Вампиром быть не могу, отпустите…
— Какой такой вампир? Я его даже не знаю… Какой Поплавский? Что это еще за чепуха?
— Не извольте беспокоиться, мессир, — сказал Азазелло и обратился к Варенухе:
— Хамить не надо по телефону, ябедничать не надо, слушаться надо, лгать не надо.
Варенуха просветлел лицом и вдруг исчез, и опять-таки стукнула парадная дверь.
Тогда, управившись наконец со всеми делами, подняли мастера со стула, где он сидел безучастно, накинули на него плащ. Наташа, тоже уже одетая в плащ, взяла чемодан, стали прощаться, выходить и вышли в соседнюю темную комнату. Но тут раздался голос Воланда:
— Вернитесь ко мне, мастер и Маргарита, а остальные подождите там.
И вот перед Воландом, по-прежнему сидящим на кровати, оказались оба, которых он позва…
в плащ, он казался еще худее, чем был, и нос его заостренный еще более как-то заострился на покрытом черной щетиной лице.
— Маргарита! — сказал Воланд.
Маргарита шевельнулась.
— Маргарита! — повторил Воланд, — вы довольны тем, что получили?
— Довольна, и ничего больше не хочу! — ответила Маргарита твердо.
— Выйдите на минуту и оставьте меня с ним наедине.
Когда Маргарита, тихо ступая туфлями из лепестков, ушла, Воланд спросил:
— Ну, а вы?
Мастер ответил глухо:
— А мне ничего и не надо больше, кроме нее.
— Позвольте, — возразил Воланд, — так нельзя. А мечтания, вдохновение? Великие планы? Новые работы?
Мастер ответил так:
— Никаких мечтаний у меня нет, как нет и планов. Я ничего не ищу больше от этой жизни и ничто меня в ней не интересует. Я ее презираю. Она права, — он кивнул на Маргариту, — мне нужно уйти в подвал. Мне скучно на улице, они меня сломали, я хочу в подвал.
— А чем же вы будете жить? Ведь вы будете нищенствовать?
— Охотно, — ответил мастер.
— Хорошо. Теперь я вас попрошу выйти, а она пусть войдет ко мне.
И Маргарита была теперь наедине с Воландом.
— Иногда лучший способ погубить человека — это предоставить ему самому выбрать судьбу, — начал Воланд, — вам предоставлялись широкие возможности, Маргарита Николаевна! Итак, человека за то, что он сочинил историю Понтия Пилата, вы отправляете в подвал в намерении его там убаюкать?
Маргарита испугалась и заговорила горячо:
— Я все сделала так, как хочет он… Я шепнула ему все самое соблазнительное… и он отказался…
— Слепая женщина! — сурово сказал Воланд, — я прекрасно знаю то, о чем вы шептали ему. Но это не самое соблазнительное. Ну, во всяком случае, что сделано, то сделано. Претензий вы ко мне не имеете?
— О, что вы! Что вы?
— Так возьмите же это на память, — и Воланд подал Маргарите два темных платиновых кольца — мужское и женское.
— Прощайте, — тихо шепнула Маргарита.
— До свидания, — ответил Воланд, и Маргарита вышла.
В передней провожали все, кроме Воланда. На площадку вышли Маргарита и мастер, Наташа с чемоданом и Азазелло.
Маргарита сделала знак Азазелло глазами «там, мол, агент»… Азазелло мрачно усмехнулся и кивнул «ладно, мол».
Шелковые плащи зашумели, компания тронулась вниз. Тут Азазелло дунул в воздух, и, когда проходили мимо окна, на следующей площадке лестницы, Маргарита увидела, что человека в сапогах там нету.
…
14. Небольшой обрыв текста.
15. Ещё один обрыв текста.