Мощный звонок перешиб "Шествие сардара".
- С вами говорит администратор ленинградских, московских и провинциальных театров, - сказал голос на фоне бубнов "Сардара", - желательно переговорить с вами по делу.
- Приезжайте ко мне в два часа дня.
- А в час? - спросил далекий администратор.
- Ну... хорошо.
Администратор выключился, затем обогнал Америку и явился в час без четверти.
Гость одет был в пиджак, полосатые брюки, ботинки на пуговках. Гость был с лысиной, бородкой и печальными глазами.
- Садитесь, пожалуйста, - сказал я, изумляясь тому, что при госте нет портфеля.
Впрочем, отсутствие портфеля возмещалось наличием драгоценного камня в засаленном галстуке, по всем признакам - изумруда.
- Мерси, - сказал гость, - фамилия моя - Суворов-Таврический.
- Скажите, - воскликнул я, стараясь, чтобы изумление мое не приняло неприличных форм. - Без сомнения, Таврический - ваш псевдоним?
- Нет, - ответил гость, - как раз Таврический - фамилия, а псевдоним - Суворов. По отцу я - Таврический, а по матери - Котомкин.
- Таким образом, вы - Котомкин-Таврический.
- Да, - подтвердил гость. - Вам, может быть, моя фамилия неприятна?
- Помилуйте! - воскликнул я.
- О вас много и тепло говорил мне Бобров в Ленинграде. Вы знаете Боброва?
- К сожалению, нет... Но я много слышал о нем хорошего, о Боброве, - поспешил я утешить гостя.
Как известно, люди, говорящие о вас много и тепло, редки. Гораздо чаще встречаются такие, что говорят мало, но пакостно, поэтому я сразу взял Боброва на заметку.
- Вы Ленинград знаете? - спросил Суворов.
- Как же!..
- Громаднейший бюст! - подтвердил я.
- Да. В один прекрасный день мая я сел в трамвай, имея при себе в кармане 1200 рублей казенных денег. Нужно вам заметить, что я влюблен в строительство социализма, и вид новых кубиков, которыми мостили, вызвал у меня взрыв восторга. Мысленно я видел великий город в садах и рабочих домах... Проехав четыре квартала, я вышел из трамвая, взялся за карман, зашатался и едва ли не упал... - Тут ужас выразился в мутных глазах Котомкина-Суворова: - Денег при мне не было.
- Вырезали?!
- Вырезали. В то время, когда я любовался кубиками. Я лишился службы в театре.
- А в каком вы служили?
Таврический махнул рукой:
- Мне больно говорить об этом. Три месяца я метался по Ленинграду и покрыл растрату. По счастью, друзья мои, Туррок и тот же Бобров, помогли мне, и я получил место.
- В другом театре?
- Нет, это был кооператив. Мне дали место кассира. Коротко скажу: не успел я прослужить и двух недель, как в том же трамвае и в том же месте у меня вырезали шестьсот семьдесят казенных рублей.
- Однако! - воскликнул я нервно.
- Но это не все, - сказал Суворов, - я переехал в Москву. Мне помогли, и вот я снова при должности.
- В кооперативе?
- Нет, вновь в театре. И по моей специальности, администратором. Я вздрагивал от радости, любуясь вашим городом, не совру вам: я плакал не раз в своем номере гостиницы, представляя себе столицу через пять лет...
- Позвольте, - перебил я, - почему плакали?
- Счастливыми слезами, - объяснил Суворов, потом вдруг из глаз его буквально хлынули слезы на пиджак. Он взревел и повалился на колени. Все в голове у меня перевернулось кверху ногами.
- Спасите меня! - каким-то паровозным голосом завыл Котомкин, и в соседней комнате залаяла собака. - В трамвае э 34 на третий день вырезали двести казенных рублей!
- Черт знает что такое... - сказал я тупо.
Произошла пауза, во время которой Котомкин поднялся и заломил руки.
- Ваш изумруд... - начал я.
- Взгляните на него на свет, - пригласил Котомкин.
- Во всем доме... - начал я, но лицо Котомкина стало так ужасно, что я закончил так: - Во всем доме пятнадцать рублей, и из них десять я вручаю вам.
- Сто девяносто! Еще сто девяносто! - прошептал Суворов. - Вы представляете меня под судом?
Я подумал и ответил:
- Неясно.
В голове моей созрел план.
"Почему негодный Валя никогда не отзывается обо мне так хорошо, как Бобров? Дай-кось я ему сделаю пакость..."
И я сказал:
- У меня есть знакомый...
- О, да! - воскликнул Котомкин страстно. - О, да! Позвоните ему!
Я позвонил Вале и сказал, что к нему хочет приехать администратор по делу.
Котомкин же взял десять рублей и покинул меня.
Через час последовал звонок по телефону.
- Это свинство, - мрачно сказал Валя, кашляя.
- А вы кому-нибудь передали его?
- Юре, - ответил Валя.
И наконец вечером был звонок.
- Я хочу направить к вам... - сказала женщина-писательница Наталья Альбертовна, - администратора...
- А, не надо, - ответил я, - он был у меня.
- Что вы говорите?! Гм... Скажите, пожалуйста, кто такой Бобров?
И тут настал час отплатить Боброву за добро.
И, повесив трубку, я с тех пор ничего не слышал ни о Боброве, ни о несчастном, преследуемом судьбою Котомкине-Суворове.
Середина 1920-х гг.
"Литературная газета", 21 февраля 1973 г.