|
Одинокая ранняя муха, толстая и синяя, ворвалась в открытую форточку и загудела в комнате.
Она разбудила поэта, который спал четырнадцать часов. Он проснулся, провел рукой по лицу и испугался того, что оно обрито. Испугался того, что находится на прежнем месте, вспомнил предыдущую ночь, и безумие едва не овладело им.
Но его спасла Маргарита. В драном шелковом халате, надетом на голое тело, она сидела у ложа поэта и, не сводя глаз, смотрела на измятое лицо и воспаленные глаза. Она заговорила первая.
- Я вижу, что ты хочешь испугаться? Не делай этого, я запрещаю тебе, - тут она подняла палец многозначительно.
- Но что же происходит? - спросил поэт и вцепился рукой в простыню, - я сумасшедший?
- Ты не сумасшедший, - обольстительно улыбаясь, ответила Маргарита, - ты нормален...
- Но что же это?..
- Это, - и Маргарита наклонилась к поэту, - это высшая и страшная сила, и она появилась в Москве...
- Это бред... - начал поэт и заплакал. Маргарита побледнела, лицо ее исказилось и постарело...
- Перестань, перестань.
- Я, - произнес поэт, всхлипнув в последний раз, - больше не буду. Это слабость. - Он вытер глаза простыней.
Муха перестала гудеть, куда-то завалилась за шкаф, и в то же время стукнули шаги на кирпичной дорожке и отчетливые ноги появились в окошке. Некто присел на корточки, отчего в мутном стекле, заслонив свет, появился довольно упитанный зад и колени. Некто пытался заглянуть в жилье. Поэт задрожал, но пришел в себя и затих.
- Вот, пожалуйста! - шепнул злобно и горько поэт. Маргарита подошла к окошку и сурово спросила сующегося в окно человека:
- Чего тебе надо? Голова изумилась.
- Богохульский дома?
- Никакого Богохульского здесь нет, - ответила грубым голосом Маргарита.
- Его Гепеу арестовало, - ответила строго Маргарита и прибавила: - А твоя фамилия как?
Сидящий за окном не ответил, как его фамилия, в комнате сразу посветлело, сапоги мелькнули в следующем окне, и стукнула калитка.
- Вот и все, - сказала Маргарита и повернулась к поэту.
- Нет, не все, - отозвался поэт, - через день, не позже, меня схватят. Кончу я жизнь свою в сумасшедшем доме или в тюрьме. И если сию минуту я не забудусь, у меня лопнет голова.
Маргарита прижалась к нему и заговорила нежно.
- Ты ни о чем не думай. Дело, видишь ли, в том, что в городе кутерьма. И пожары.
- Пожары?
- Пожары. Я подозреваю, что это они подожгли Москву. Так что им совершенно не до тебя.
Маргарита обрадовалась, стащила за руку поэта с кровати, накинула ему на плечи ветхий халат и указала на раскрытую дверь. Поэт, еще шатаясь, побрел в соседнюю комнатушку.
Шторы на окошках были откинуты, в них сочился последний майский свет. В форточки тянуло гниловатым беспокойным запахом прошлогодних опавших листьев с примесью чуть уловимой гари.
Стол был накрыт. Пар поднимался от вареного картофеля. Блестели серебряные кильки в продолговатой тарелке с цветочками.
- Ты решительно ни о чем не думай, а выпей водки, - заговорила Маргарита, усаживая любовника в алое кресло. Поэт протянул руку к темной серебряной стопке. Маргарита своей белой рукой поднесла ему кильку. Поэт глотнул воду жизни, и тотчас тепло распространилось по животу поэта.
Он закусил килькой. И ему захотелось есть и жить. Маргарита налила ему вторую стопку, но выпить ее поэт не успел. За спиной его послышался гнусавый голос:
- На здоровье!
Поэт вздрогнул, обернулся, так же как и Маргарита, и любовники увидели в дверях Азазелло.