|
Лишь только в Москве растаял и исчез снег, лиши только потянуло в форточки гниловатым ветром весны лишь только пронеслась первая гроза, Маргарита Николаевна затосковала. По ночам ей стали сниться грозные мутные воды, затопляющие рощи. Ей стали сниться оголенные березы и беззвучная стая черных грачей.
Но, что бы ей ни снилось: шипящий ли вал воды, бегущий в удивительные голые рощи или печальные луга, холмы, меж которыми тонуло багровое солнце, один и тот же человек являлся ей в сновидениях. При виде его Маргарита Николаевна начинала задыхаться от радости или бежала к нему навстречу по полю или же в легкой лодочке из дубовой коры без весел, без усилий, без двигателя неслась к нему навстречу по волне, которая поднималась от моря и постепенно заливала рощу.
Вода не растекалась. И это было удивительно приятно. Рядом лежало сухое пространство, усеянное большими камнями, и можно было выскочить в любой момент из лодки и прыгать с камня на камень, а затем опять броситься в лодку и по желанию, то ускоряя, то замедляя волшебный ход, нестись к нему.
Он же всегда находился на сухом месте и никогда в воде. Лицо его слишком хорошо знала Маргарита Николаевна, потому что сотни раз целовала его и знала, что не забудет его, что бы ни случилось в ее жизни. Глаза его горели ненавистью, рот кривился усмешкой. Но в том одеянии, в каком он появлялся между волн и валунов, устремляясь навстречу ей в роще, она не видела его никогда.
Он был в черной от грязи и рваной ночной рубахе с засученными рукавами. В разорванных брюках, непременно босой и с окровавленными руками, с головой непокрытой.
От этого сердце Маргариты Николаевны падало, она начинала всхлипывать, гнала во весь мах лодку, не поднимая ни гребня, ни пены, и подлетала к нему.
Она просыпалась разбитой, осунувшейся и, как ей казалось, старой. Поступала одинаково: спускала ноги с кровати в туфли с красными помпонами, руки запускала в стриженные волосы и ногтями царапала кожу, чтобы изгнать боль из сердца.
Сотни тысяч женщин в Москве, за это можно ручаться здоровьем, жизнью, если бы им предложили занять то положение, которое занимала Маргарита Николаевна, в одну минуту, не размышляя, не задумываясь, задыхаясь от волнения, бросились бы в особняк на........и поселились, и сочли бы себя счастливейшими в мире. ............................................................................ .....лепестки и фотографию с печатью безжалостно сжечь в плите в кухне, листки также, никогда не узнать, что было с Пилатом во время грозы.
И не надо! Не надо! Если она не отречется от него, то погибнет, без сомнений, засохнет ее жизнь. А ей только тридцать лет.
Вот солнце опять вырезалось из облака и залило мосты, и засветились крыши в Замоскворечье, и заиграли металлические гости. Надо жить и слушать музыку хотя бы и такую противную, как похоронная.
- О, нет, - прошептала Маргарита, - я не мерзавка, я лишь бессильна. Поэтому буду ненавидеть исподтишка весь мир, обману всех, но кончу жизнь в наслаждении. Итак, послушаем музыку.
Музыка эта приближалась со стороны Москворецкого моста. С каждой секундой она становилась яснее. Играли марш Шопена. Первыми из-за обнаженных деревьев показались мальчишки, идущие задом, за ними конный милиционер, затем пешие милиционеры, затем чело: век пять с обнаженными головами и с венками в руках, затем большой оркестр и медленно ползущее сооружение красного цвета. Это был грузовик, зашитый окрашенными щитами. На нем стоял гроб, а по углам его четыре человека. Зоркая Маргарита Николаевна разглядела, что один из этих четырех был женщиной, и толстой при этом. За печальной колесницей, широко разлившись до самого парапета, медленно текла и довольно большая толпа.
"Кого это хоронят? Торжественно так?" - подумала Маргарита Николаевна, когда процессия продвинулась мимо нее и сзади потащились медленно около десятка автомобилей.
- Берлиоза Михаила Александровича, - раздался голос рядом.
Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увидела на той же скамейке гражданина. Трудно было сказать, откуда он взялся, только что никого не было.
Очевидно, бесшумно подсел в то время, когда Маргарита Николаевна засмотрелась на покойника.
- Да, - продолжал гражданин, - много возни с покойником. И я бы сказал, совершенно излишней. Подумать только: голову ему пришлось пришивать. Протоколы составлять. А теперь по городу его, стало быть, будут возить! Сейчас, это значит, его в крематорий везут жечь. А из крематория опять тащи его к Новодевичьему монастырю. И к чему бы это? И веселого ничего нету, и сколько народу от дела отрывают! Клянусь отрезанной головой покойника, - без всякого перехода продолжал сосед, - у меня нет никакого желания приставать к вам. Так что вы уж не покидайте меня, пожалуйста, Маргарита Николаевна!
Изумленная Маргарита Николаевна, которая действительно поднималась уже, чтобы уйти от разговорчивого соседа, села и поглядела на него.
Тот оказался рыжим, маленького, роста, с лицом безобразным, одетым хорошо, в крахмальном белье.
Вместо ответа рыжий вежливо поклонился, сняв шляпу.
"Глаза умные, рыжих люблю", - подумала Маргарита Николаевна и сказала:
- А я вас не знаю!
- А вы меня не знаете, - подтвердил рыжий и сверкнул зелеными глазами.
Опытная Маргарита Николаевна, к которой из-за ее красоты нередко приставали на улице, промолчала, не стала спрашивать и сделала вид, что смотрит в хвост процессии, уходящей на Каменный мост.
- Я не позволил бы себе заговорить с вами, Маргарита Николаевна, если бы у меня не было дела к вам.
Маргарита Николаевна неприятно вздрогнула и отшатнулась.
- Ах, нет, нет, - поспешил успокоить собеседник, - вам не угрожает никакой арест, я не агент, я и не уличный ловелас. Зовут меня Фиелло, фамилия эта вам ничего не скажет, ваше имя я узнал случайно, слышал, как вас назвали в партере Большого театра. Поговорить же нам необходимо, и, поверьте, уважаемая Маргарита Николаевна, если бы вы не поговорили со мной, вы впоследствии раскаивались бы очень горько.
- Вы в этом уверены? - спросила Маргарита Николаевна.
- Совершенно уверен. Никакие мечтания об аэропланах не помогут, Маргарита Николаевна, а предчувствия нужно уважать.
Маргарита вновь вздрогнула и во все глаза поглядела на Фиелло.
- Итак, - сказал называющий себя Фиелло, - позвольте приступить к делу, но условимся ничему не удивляться, что бы я ни сказал.
- Хорошо, пожалуйста, - но уже без надменности ответила Маргарита Николаевна, растерялась, подумала о том, что, садясь на скамейку, забыла подмазать губы.
- Я прошу вас сегодня пожаловать в гости.
- В гости?.. Куда?
- К одному иностранцу.
Краска бросилась в лицо Маргарите Николаевне.
- Покорнейше вас благодарю, - заговорила она, - вы меня за кого принимаете?
- Принимал за умную женщину, - ответил Фиелло, - условились ведь...
- Новая порода: уличный сводник, - поднимаясь, сказала Маргарита Николаевна.
- Спасибо, покорнейше благодарю, - печально отозвался Фиелло, - и всегда мне такие поручения достаются. - И добавил раздраженно: - Дура!
И тотчас услышала за собой голос Фиелло, но несколько изменившийся: - "И вот, когда туча накрыла половину Ершалаима и пальмы тревожно закачали..." Так пропадите же вы пропадом в кладовке над вашими обгоревшими листками и засохшей розой. Мечтайте о том, как вы его унесете на аэроплане. Пропадайте пропадом.
Совершенно побелев лицом, Маргарита Николаевна повернулась к скамейке. Сверкая глазами, на нее со скамейки глядел Фиелло.
- Я ничего не понимаю, - хрипло, удушенно заговорила она, - про листки еще можно узнать... но аэроплан... - И страдальчески добавила: - Вы из ГПУ?
- Вот скука-то, - отозвался Фиелло, - все по нескольку раз нужно повторять. Сказал ведь раз: не агент. Ну, позвольте еще раз: не агент! Не агент! Достаточно? Сядьте!
Маргарита повиновалась и села.
- Кто вы такой? - шепнула она, с ужасом глядя на Фиелло.
- Фиелло, и кончено, - ответил тот. - Фиелло! Теперь слушайте... Приглашаю я вас к иностранцу...
- Вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли об аэроплане? - уже робко спросила Маргарита Николаевна.
- Не скажу, - ответил Фиелло, - но вы сами узнаете вскоре.
- А вы знаете о нем? - шепнула Маргарита.
- Знаю, - важно ответил Фиелло.
- Но поймите, поймите, - опять взволновалась Маргарита Николаевна, - я же должна знать, зачем вы меня влечете куда-то? Ведь согласитесь... вы не сердитесь... но когда на улице приглашают женщину... неизвестный человек... Хочу вам сказать... У меня нет предрассудков... поверьте... Но я никогда не вижу иностранцев, терпеть их не могу... и мой муж... то есть я своего мужа не люблю, но я не желаю портить ему карьеру. Он не сделал мне ничего злого...
Фиелло с видимым отвращением выслушал эту бессвязную речь и сказал сурово:
- Попрошу вас помолчать.
- Молчу, - робко отозвалась Маргарита Николаевна.
- Я вас приглашаю к иностранцу, во-первых, совершенно безопасному. Это раз. Два: никто решительно не будет знать, что вы у него были. Стало быть, на эту тему и разговаривать больше нечего.
- А зачем я ему понадобилась? - вкрадчиво вставила Маргарита Николаевна.
- Ну, уж этим я не интересовался.
- Понимаю... я должна ему отдаться, - сказала догадливая Маргарита Николаевна. Фиелло надменно хмыкнул.
- Могу вас уверить, что любая женщина в мире мечтала бы о том, чтобы вступить с ним в связь, но я разочарую вас - этого не будет. Он совершенно не нуждается в вас.
- Воспользуйтесь случаем... Гм... вы хотите что-нибудь узнать о нем?
- Хочу! - сильно ответила Маргарита Николаевна.
- А повидать его? - еще тише и искушающе шепнул Фиелло.
- Попросите: может, чего и выйдет, - сквозь зубы многозначительно сказал Фиелло.
- Еду! - сказала Маргарита.
Фиелло с удовлетворением откинулся на скамейке.
- Трудный народ эти женщины, - заговорил он иронически, - и потом, что это за мода поваров посылать. Пусть бы Бегемот и ездил, он обаятельный.
- Перестаньте меня мистифицировать и мучить... Я ведь несчастный человек, а вы меня поразили. Вы - повар?
- Без драм, - сухо сказал Фиелло, - повар там, не повар. Внучате надавать по роже в уборной это просто, но с дамами разговаривать, покорный слуга. Еще раз попрошу внимания и без удивлений, а то меня тоска охватывает.
Но приведенная к повиновению Маргарита и не собиралась выражать изумление, противоречить, лишь во все глаза смотрела на Фиелло.
- Первым долгом о помаде, - заговорил Фиелло и вдруг вынул из кармана золотой футлярчик, - получайте, - затем вынул золотую же плоскую и круглую коробку и тоже вручил Маргарите. - Это крем. Вы порядочно постарели за последнее время, Маргарита Николаевна...
- Ровно в десять с половиной вечера, - строго глядя, заговорил Фиелло, - благоволите намазать губы помадой, а тело этим кремом. Кожа у вас станет белой, нежной, как девическая, вы не узнаете себя, затем одевайтесь, как вам нравится - это все равно, - и ждите у себя. За вами приедут, вас отправят, вас доставят. Ни о чем не думайте.
"В какую это я историю лезу?" - с ужасом думала. Маргарита.
- Ба! Гляньте! Ах, какой город оригинальный, - вдруг воскликнул Фиелло и пальцем указал на Каменный мост.
Маргарита Николаевна глянула туда и рот раскрыла! По набережной, стыдливо припадая к парапету, впритруску бежал исступленный человек, совершенно голый, а за ним, тревожно посвистывая, шла милиция. Потом сбежалась оживленная толпа и скрыла голого.
Маргарита поднесла руки к голове, как человек, который от изумления сходит с ума. В руках у нее были золотые коробки...