Мертвые души
Действие 4
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
КАРТИНА ДЕСЯТАЯ
Полицеймейстер (квартальному). Придет?
Квартальный. Был очень рассержен, отправил меня к черту. Но, когда
прочитал в записке, что будут карты, смягчился. Придет.
Стук. Входят Председатель, Прокурор и Почтмейстер. Жандармский полковник
сидит в отдалении.
Полицеймейстер. Ну, господа, в собственных бумагах его порыться не мог.
Из комнаты не выходит чем-то заболел. Полощет горло молоком с фигой.
Придется расспросить людей. (В дверь.) Эй!
Входит Селифан, с кнутом, снимает шапку.
Ну, любезный, рассказывай про барина.
Селифан. Барин как барин.
Полицеймейстер. С кем водился?
Селифан. Водился с людьми хорошими, с господином Перекроевым...
Полицеймейстер. Где служил?
Селифан. Он сполняет службу государскую, сколесский советник. Был в
таможне, при казенных постройках...
Полицеймейстер. Каких именно?
Пауза.
Ну, ладно.
Селифан. Лошади три. Одна куплена три года назад тому. Серая выменена
на серую. Третья - Чубарый - тоже куплена.
Полицеймейстер. Сам-то Чичиков, действительно, называется Павел
Иванович?
Селифан. Павел Иванович. Гнедой - почтенный конь, он сполняет свой
долг. Я ему с охотой дам лишнюю меру, потому что он почтенный конь. И
Заседатель - тож хороший конь. Тпрр!.. Эй, вы, други почтенные!..
Полицеймейстер. Ты пьян как сапожник.
Селифан. С приятелем поговорил, потому что с хорошим человеком можно
поговорить, в том нет худого... и закусили вместе...
Полицеймейстер. Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать, как
говорить с хорошим человеком.
Селифан (расстегивая армяк). Как милости вашей будет завгодно, коли
высечь - то и высечь. Я ничуть не прочь от того. Оно и нужно посечь, потому
что мужик балуется. (Взмахивает кнутом.)
Полицеймейстер (хмуро). Пошел вон.
Селифан (уходя). Тпрр... Балуй...
Полицеймейстер (выглянувшему в дверь Квартальному). Петрушку.
Петрушка входит мертво пьяный.
Прокурор. В нетрезвом состоянии.
Полицеймейстер (с досадой). А, всегда таков. (Петрушке.) Кроме сивухи,
ничего в рот не брал? Хорош, очень хорош. Уж вот, можно сказать, удивил
красотой Европу. Рассказывай про барина.
Молчание.
Председатель (Петрушке). С Перекроевым водился?
Молчание.
Почтмейстер. Лошадей три?
Молчание.
Полицеймейстер. Пошел вон, сукин сын.
Петрушку уводят.
Жандармский полковник (из угла). Нужно сделать несколько расспросов
тем, у которых были куплены души.
Полицеймейстер (Квартальному). Коробочку привезли? Попроси ее сюда.
Коробочка входит.
Председатель. Скажите, пожалуйста, точно ли к вам в ночное время
приезжал один человек, покушавшийся вас убить, если вы не отдадите каких-то
душ?
Коробочка. Возьмите мое положение... Пятнадцать рублей ассигнациями!..
Я вдова, я человек неопытный... Меня не трудно обмануть в деле, в котором я,
признаться, батюшка, ничего не знаю.
Председатель. Да расскажите прежде пообстоятельнее, как это...
Пистолеты при нем были?
Коробочка. Нет, батюшка, пистолетов я, оборони Бог, не видала. Уж,
батюшка, не оставьте. Поясните, по крайней мере, чтобы я знала цену-то
настоящую.
Председатель. Какую цену, что за цена, матушка, какая цена?
Коробочка. Да мертвая-то душа почем теперь ходит?
Прокурор. О, Господи!..
Полицеймейстер. Да она дура от роду или рехнулась.
Коробочка. Что же пятнадцать рублей. Ведь я не знаю, может, они
пятьдесят или больше...
Жандармский полковник. А покажите бумажку. (Грозно.) По-ка-жи-те
бумажку! (Осматривает бумажку.) Бумажка как бумажка.
Коробочка. Да вы-то, батюшка, что ж вы-то не хотите мне сказать, почем
ходит мертвая душа?
Председатель. Да помилуйте, что вы говорите! Где же видано, чтобы
мертвых продавали?!
Коробочка. Нет, батюшка, да вы, право... Теперь я вижу, что вы сами
покупщик.
Председатель. Я председатель, матушка, здешней палаты.
Коробочка. Нет, батюшка, вы это, уж того... Сами хотите меня
обмануть... Да ведь вам же хуже, я б вам продала и птичьих перьев.
Председатель. Матушка, говорю вам, что я председатель. Что ваши птичьи
перья, не покупаю ничего!
Коробочка. Да Бог знает, может, вы и председатель, я не знаю... Нет,
батюшка, я вижу, что вы и сами хотите купить.
Председатель. Матушка, я вам советую полечиться. У вас тут недостает.
Коробочку удаляют.
Полицеймейстер. Фу, дубиноголовая старуха!
Ноздрев (входит). Ба... ба... ба... прокурор. Ну а где губернские
власти, там и закуска. (Выпивает.) А где же карты?
Полицеймейстер. Скажи, пожалуйста, что за притча в самом деле, эти
мертвые души? Верно ли, что Чичиков скупал мертвых?
Ноздрев (выпив). Верно.
Прокурор. Логики нет никакой.
Председатель. К какому делу можно приткнуть мертвых?
Ноздрев. Накупил на несколько тысяч. Да я и сам ему продал, потому что
не вижу причины, почему бы не продать. Ну вас, ей-богу. Где карты?
Полицеймейстер. Позволь, потом. А зачем сюда вмешалась губернаторская
дочка?
Ноздрев. А он подарить ей хотел их. (Выпивает.)
Прокурор. Мертвых?!
Полицеймейстер. Андроны едут, сапоги всмятку.
Прокурор. Не шпион ли Чичиков? Не старается ли он что-нибудь разведать?
Ноздрев. Старается. Шпион.
Прокурор. Шпион?
Ноздрев. Еще в школе - ведь я с ним вместе учился - его называли
фискалом. Мы его за это поизмяли так, что нужно было потом приставить к
одним вискам двести сорок пиявок.
Прокурор. Двести сорок?
Ноздрев. Сорок.
Полицеймейстер. А не делатель ли он фальшивых бумажек?
Ноздрев. Делатель. (Выпивает.) Да, с этими бумажками вот уж где смех
был! Узнали однажды, что в его доме на два миллиона фальшивых ассигнаций.
Ну, натурально, опечатали дом его. Приставили караул. На каждую дверь по два
солдата. И Чичиков переменил их в одну ночь. На другой день снимают
печати... все ассигнации настоящие.
Полицеймейстер. Вот что, ты лучше скажи, точно ли Чичиков имел
намерение увезти губернаторскую дочку?
Ноздрев (выпив). Да я сам помогал в этом деле. Да если бы не я, так и
не вышло бы ничего.
Жандармский полковник. Где было положено венчаться?
Ноздрев. В деревне Трухмачевке... поп отец Сидор... за венчанье
семьдесят пять рублей.
Почтмейстер. Дорого.
Ноздрев. И то бы не согласился! Да я его припугнул. Перевенчал
лабазника Михаилу на куме... я ему и коляску свою даже уступил... И
переменные лошади мои...
Полицеймейстер. Кому? Лабазнику? Попу?
Ноздрев. Да ну тебя! Ей-богу... Где карты? Зачем потревожили мое
уединение? Чичикову.
Прокурор. Страшно даже сказать... Но по городу распространился слух,
что будто Чичиков... Наполеон.
Ноздрев. Без сомнения.
Чиновники застывают.
Прокурор. Но как же?
Ноздрев. Переодеты и... (Выпивает.)
Председатель. Но ты уж, кажется, пули начал лить...
Ноздрев. Пули?.. (Таинственно.) Стоит, а на веревке собаку держит.
Прокурор. Кто?!
Ноздрев. Англичанин. Выпустили его англичане с острова Елены. Вот он и
пробирается в Россию, будто бы Чичиков. Не-ет. А в самом деле он вовсе не
Чичиков. (Пьянеет. Надевает треугольную шляпу Полицеймейстера.)
Полицеймейстер. Черт знает что такое. Да ну, ей-богу. А ведь сдает на
портрет Наполеона!
Ноздрев ложится.
Пьян!
Пауза.
Почтмейстер. А знаете ли, господа, кто это Чичиков?
Все. А кто?!..
Почтмейстер. Это, господа, судырь мой, не кто другой, как капитан
Копейкин...
Председатель. Кто таков этот капитан Копейкин?
Почтмейстер (зловеще). Так вы не знаете, кто таков капитан Копейкин?..
Полицеймейстер. Незнаем!
Почтмейстер. После кампании двенадцатого года, судырь мой, - вместе с
ранеными прислан был и капитан Копейкин. Пролетная голова, привередлив, как
черт, забубеж какой-то... Под Красным ли или под Лейпцигом, только, можете
себе вообразить, ему оторвало руку и ногу. Безногий черт, на воротнике
жар-птица!..
Послышался стук деревянной ноги. Чиновники притихли.
...Куда делся капитан Копейкин, неизвестно, но появилась в рязанских лесах
шайка разбойников, и атаман-то этой шайки был, судырь ты мой, не кто иной,
как...
Стук в дверь.
Копейкин. Капитан Копейкин.
Прокурор. А-а! (Падает и умирает.)
Председатель и Почтмейстер выбегают.
Полицейместер (испуганно). Что вам угодно?
Копейкин. Фельдъегерского корпуса капитан Копейкин. Примите пакет. Из
Санкт-Петербурга. (Кашляет и исчезает.)
Полицеймейстер. Фельдъегерь! (Вскрывает и читает.) Поздравляю вас, Илья
Ильич, в губернию нашу назначен генерал-губернатор. Вот приедет на
расхлебку!
Жандармский полковник. Алексей Иванович, Чичикова арестовать как
подозрительного человека.
Полицеймейстер. Батюшки, что с прокурором-то! Батюшки... Воды, кровь
пустить!.. Да он никак умер!!..
Ноздрев (проснувшись). Я вам говорил!..
Занавес
он ли сошел с ума, чиновники ли потеряли голову, во сне ли все это делается
или наяву заварилась дурь почище сна... Ну, уж коли пошло на то, так мешкать
более нечего, нужно отсюда убираться поскорее!..
Номер в гостинице. Вечер. Свеча.
Чичиков. Петрушка! Селифан!
Селифан. Чего изволите?
Чичиков. Будь готов! На заре едем отсюда.
Селифан. Да ведь, Павел Иванович, нужно бы лошадей ковать.
Чичиков. Подлец ты! Убить ты меня собрался? А? Зарезать? А? Разбойник!
Страшилище морское! Три недели сидели на месте, и хоть бы заикнулся,
беспутный, а теперь к последнему часу пригнал. Ведь ты знал это прежде,
знал? А? Отвечай!
Селифан. Знал.
Петрушка. Вишь ты, как оно мудрено получилось. И знал ведь, да не
сказал.
Чичиков. Ступай, приведи кузнеца, чтоб в два часа все было сделано.
Слышишь? А если не будет, я тебя в рог согну и узлом завяжу.
Селифан и Петрушка выходят. Чичиков садится и задумывается.
Первый. ...В продолжение этого времени он испытал минуты, когда человек
не принадлежит ни к дороге, ни к сидению на месте, видит из окна плетущихся
в сумерки людей, стоит, то позабываясь, то обращая вновь какое-то
притупленное внимание на все, что перед ним движется и не движется, и душит
с досады какую-нибудь муху, которая жужжит и бьется под его пальцем. Бедный,
неедущий путешественник!..
Стук в дверь. Появляется Ноздрев.
Ноздрев. Вот говорит пословица: для друга семь верст не околица...
Прохожу мимо, вижу свет в окне, дай, думаю, зайду... Прикажи-ка набить мне
трубку. Где твоя трубка?
Чичиков. Да ведь я не курю трубки.
Ноздрев. Пустое, будто я не знаю, что ты куряка. Эй, Вахрамей!
Чичиков. Не Вахрамей, а Петрушка.
Ноздрев. Как же, да ведь у тебя прежде был Вахрамей.
Чичиков. Никакого не было у меня Вахрамея.
Ноздрев. Да, точно, это у Дерябина Вахрамей. Вообрази, Дерябину какое
счастье... Тетка его поссорилась с сыном... А ведь признайся, брат, ведь ты,
право, преподло поступил тогда со мною, помнишь, как играли в шашки? Ведь я
выиграл... Да, брат, ты просто поддедюлил меня. Но ведь я, черт меня знает,
никак не могу сердиться! Ах, да я ведь тебе должен сказать, что в городе все
против тебя, они думают, что ты делаешь фальшивые бумажки... Пристали ко
мне, да я за тебя горой... Наговорил, что я с тобой учился... и отца знал...
Чичиков. Я делаю фальшивые бумажки?!
Ноздрев. Зачем ты, однако ж, так напугал их! Они, черт знает, с ума
сошли со страху... Нарядили тебя в разбойники и в шпионы, а прокурор со
страху умер, завтра будет погребение. Они боятся нового генерал-губернатора.
А ведь ты ж, однако ж, Чичиков, рискованное дело затеял!
Чичиков. Какое рискованное дело?
Ноздрев. Да увезти губернаторскую дочку.
Чичиков. Что? Что ты путаешь? Как увезти губернаторскую дочку? Я -
причина смерти прокурора.
Входят Селифан и Петрушка с испуганными физиономиями.
Послышалось за сценой брякание шпор.
Петрушка. Павел Иванович, там за вами полицеймейстер с квартальными.
Чичиков. Как, что это?..
Ноздрев (свистит). Фью. (Внезапно и быстро скрывается через окно.)
Входят Полицеймейстер, Жандармский полковник и Квартальный.
Полицеймейстер. Павел Иванович, приказано вас сейчас же в острог.
Чичиков. Алексей Иванович, за что?.. Как это?.. Без суда?.. Безо
всего!.. В острог... Дворянина?..
Жандармский полковник. Не беспокойтесь, есть приказ губернатора.
Полицеймейстер. Вас ждут.
Чичиков. Алексей Иванович, что вы?.. Выслушайте... Меня обнесли
враги... Я... Бог свидетель, что здесь просто бедственное стечение
обстоятельств...
Полицеймейстер. Взять вещи.
Квартальный завязывает шкатулку, берет чемодан.
Чичиков. Позвольте. Вещи... Шкатулка... Там все имущество, которое
кровным потом приобрел... Там крепости...
Жандармский полковник. Крепости-то и нужны.
Чичиков (отчаянно). Ноздрев! (Оборачивается.) Ах, нету... Мерзавец!
Последний негодяй. За что же он зарезал меня?!
Квартальный берет его под руку.
Спасите! Ведут в острог! На смерть!
Его уводят, Селифан и Петрушка стоят безмолвны, смотрят друг на друга.
Занавес
в горниле огонь, дуют меха и восходит нестерпимый
жар огня, белеет, упорный, и превращается в жидкость, поддается и крепчайший
муж в горниле несчастий, когда они нестерпимым огнем жгут отверделую
природу...
...И плотоядный червь грусти страшной и безнадежной обвился около
сердца! И точит она это сердце, ничем не защищенное...
Чичиков. Покривил!.. Покривил, не спорю, но ведь покривил, увидя, что
прямой дорогой не возьмешь и что косою больше напрямик. Но ведь я
изощрялся... Для чего? Чтобы в довольстве прожить остаток дней. Я хотел
иметь жену и детей, исполнить долг человека и гражданина, чтоб действительно
потом заслужить уважение граждан и начальства! Кровью нужно было добыть
насущное существование! Кровью! За что же такие удары? Где справедливость
небес? Что за несчастье такое, что как только начнешь достигать плодов и уж
касаться рукой, вдруг буря и сокрушение в щепки всего корабля? Я разве
разбойник? От меня пострадал кто-нибудь? Разве я сделал несчастным человека?
А эти мерзавцы, которые по судам берут тысячи, и не то чтобы из казны, не
богатых грабят, последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего. Сколько
трудов, железного терпения, и такой удар... За что? За что такая судьба?
(Разрывает на себе фрак.) Первый. ...Тсс! Тсс!
За сценой послышалась печальная музыка и пение.
(Чичиков утихает и смотрит в окно.) А, прокурора хоронят. (Грозит кулаком
окну.) Весь город мошенники. Я их всех знаю! Мошенник на мошеннике сидит и
мошенником погоняет. А вот напечатают, что скончался, к прискорбию
подчиненных и всего человечества, редкий отец, примерный гражданин, а на
поверку выходит - свинья!
Первый. ... Несчастный ожесточенный человек, еще недавно порхавший
вокруг с резвостью, ловкостью светского человека, метался теперь в
непристойном виде, в разорванном фраке, с окровавленным кулаком, изливая
хулу на вражеские силы.
Стук. Входят Полицеймейстер и Жандармский полковник.
Чичиков (прикрывая разорванный ворот фрака). Благодетели...
Жандармский полковник. Что ж, благодетели. Вы запятнали себя
бесчестнейшим мошенничеством, каким когда-либо пятнал себя человек.
(Вынимает бумаги.) Мертвые? Каретник Михеев!
Чичиков. Я скажу... я скажу всю истину дела. Я виноват, точно,
виноват... Но не так виноват... Меня обнесли враги... Ноздрев.
Жандармский полковник. Врешь! Врешь. (Распахивает дверь. В соседнем
помещении видно зерцало и громадный портрет Николая I.) Воровство,
бесчестнейшее дело, за которое кнут и Сибирь!
Чичиков (глядя на портрет). Губитель!.. Губитель... Зарежет меня как
волк агнца... Я последний негодяй! Но я человек, ваше величество!
Благодетели, спасите, спасите... Искусил, шельма, сатана, изверг
человеческого рода, секретарь опекунского совета...
Жандармскии полковник (тихо). Заложить хотели?
Чичиков (тихо). Заложить. Благодетели, спасите... Пропаду, как
собака...
Жандармский полковник. Что ж мы можем сделать? Воевать с законом?
Чичиков. Вы все можете сделать! Не закон меня страшит. Я перед законом
найду средства... Только бы средство освободиться... Демон-искуситель сбил,
совлек с пути, сатана... черт... исчадие... Клянусь вам, поведу отныне
совсем другую жизнь. (Пауза.)
Полицеймейстер (тихо, Чичикову). Тридцать тысяч. Тут уж всем вместе - и
нашим, и полковнику, и генерал-губернаторским.
Чичиков (шепотом). И я буду оправдан?
Полицеймейстер (тихо). Кругом.
Чичиков (тихо). Но позвольте, как же я могу? Мои вещи, шкатулка... Все
запечатано.
Полицеймейстер (тихо). Сейчас все получите.
Чичиков. Да... Да...
Полицеймейстер вынимает из соседней комнаты шкатулку, вскрывает ее. Чичиков
вынимает деньги, подает Полицеймейстеру.
Жандармский полковник (тихо, Чичикову). Убирайтесь отсюда как можно
поскорее, и чем дальше - тем лучше. (Рвет крепости.)
Послышались колокольчики тройки, подъехала бричка. Чичиков оживает.
Эй!..
Чичиков вздрагивает.
Полицеймейстер. До свидания, Павел Иванович! (Уходит вместе с
Жандармским полковником.)
Раскрывается дверь, входят Селифан и Петрушка - взволнованы.
Чичиков. Ну, любезные... (Указывая на шкатулку.) Нужно укладываться да
ехать...
Селифан (страстно). Покатим, Павел Иванович! Покатим!.. Дорога
установилась. Пора уж, право, выбраться из города, надоел он так, что и
глядеть на него не хотел бы! Тпрру... Балуй...
Петрушка. Покатим, Павел Иванович! (Накидывает на Чичикова шинель.)
Все трое выходят. Послышались колокольчики.
Первый. ...В дорогу! В дорогу! Сначала он не чувствовал ничего и
поглядывал только назад, желая увериться, точно ли выехал из города. И
увидел, что город уже давно скрылся. Ни кузниц, ни мельниц, ни всего того,
что находится вокруг городов, не было видно. И даже белые верхушки каменных
церквей давно ушли в землю. И город как будто и не бывал в памяти, как будто
проезжал его давно, в детстве!..
О, дорога, дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за
тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала. И сколько
родилось в тебе замыслов и поэтических грез...
Конец
Москва, 1930