Войдя в номер и скинув изорванную шинель, Чичиков недовольно покрутил носом:
- Опять воняет... Ты бы хоть окна отпирал, олух! - строго заметил он Петрушке.
- Да я отпирал... а они... - зевая, пробормотал заспанный Петрушка.
- Врешь!.. - прикрикнул на него Чичиков. - Открой немедля, да тащи горячей воды и таз!
Открыв одно из окон и подхватив изорванную шинель, Петрушка вышел, а Чичиков, продолжая раздеваться, сердито ворчал, вспоминая Ноздрева:
- Экую баню задал!.. Смотри какой!.. Вот попадись к такому и пропадешь, как волдырь на воде...
Вымывшись и поужинав, Чичиков успокоился и даже пришел в приятное расположение духа. Накинув поверх ночной шотландской рубашки халат, он сидел на постели, освещенный свечами. Перед ним на столике стояла заветная шкатулка...
- Четыреста душ... Четыреста душ... - просматривая записи купленных крестьян, взволнованно бормотал Чичиков.
- Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! - воскликнул он, пробегая глазами имена и фамилии. - И что вы, сердечные, проделывали на своем веку? Как жили? Как перебивались? Вот ты, длинный, во всю строчку: Петр Савельевич Неуважай-Корыто? Мастер ли ты был, или просто мужик? И какою смертью тебя прибрало?..
Пробка Степан, плотник, трезвости примерной, - продолжал рассуждать Чичиков. - Чай, все губернии исходил ты с топором за поясом, а съедал за день на грош хлеба да на два сушеной рыбы... Где и как тебя господь прибрал?
Максим Телятников - сапожник. Хо-хо, сапожник, - тихонько рассмеялся Чичиков, - пьян, как сапожник, говорит пословица... Знаю, знаю тебя, голубчик...- А вот как ты окончил дни свои, не знаю... Это что за мужик? Елизавета Воробей, - удивленно прочел Чичиков. - Фу ты, пропасть, баба! Она-то как сюда затесалась? Подлец Собакевич надул! - огорченно сказал Чичиков и вычеркнул бабу из списка...
Григорий Доезжай-Недоедешь, - прочел он дальше. - А ты, Григорий, что был за человек? Извозом ли промышлял? Иль, заведши тройку и рогожную кибитку, навеки отрекся от дома и пошел тащиться с купцами по ярмаркам... На дороге ли ты отдал богу душу, или уходили тебя какие-нибудь бродяги... Или, может, сам ты думал, думал, да ни с того ни с сего заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь... Эх, русский народец, русский народец! - грустно вздохнув, произнес Чичиков. - Не любишь ты умирать своей смертью...
...А вы что, мои голубчики! - продолжал Чичиков, рассматривая бумажку, где были помечены беглые души Плюшкина. - Вы хоть и живые, а что в вас толку! Где-то носят вас теперь ваши быстрые ноги? По тюрьмам сидите или пристали к другим господам и пашете землю? Никита Волокита, сын его Антон Волокита - эти, и по прозвищу видно, что хорошие бегуны; Иван Попов, дворовый человек, должно, грамотей: ножа, чай, не взял в руки, а проворовался благородным образом...
...И вот поймал тебя, бесприютного, капитан-исправник (возникает капитан-исправник, а вместе с ним полицейский участок, где ведется допрос Попова и свидетелей. За всех них говорит голос Чичикова)... И стоишь ты перед ним на очной ставке.
- Чей ты? - спрашивает капитан-исправник, ввернув тебе при этом крепкое слово.
- Зачем ты здесь?
- Отпущен на оброк.
- А где твой паспорт?
- У хозяина, мещанина Пименова.
- Позвать Пименова. Ты Пименов?
- Я Пименов, - говорит хозяин.
- Давал он тебе свой паспорт?
- Нет, не давал он мне никакого паспорта.
- Что-то ты врешь? - говорит исправник, прибавляя крепкое словцо.
- Так точно, не давал я ему, а отдал звонарю Антону Прохорову.
- Позвать звонаря. Ты звонарь?
- Я звонарь.
- Давал он тебе паспорт?
- Не получал я от него никакого паспорта.
- Что же ты опять врешь! - кричит исправник, добавив крепкое словцо. - Где твой паспорт?
- Он у меня был, да, видно, я его обронил...
- А солдатскую шинель, - спрашивает исправник, загвоздив в придачу еще раз крепкое слово... - зачем стащил? Да из церкви железную кружку с медяками.
- Никак нет, - бойко отвечаешь ты, - к воровскому делу не причастен.
- А почему шинель у тебя нашли?
- Ах ты бестия, бестия! А ну, набейте ему на ноги колодки да сведите его в тюрьму!..
- Извольте! Я с удовольствием, - весело говоришь ты и, вынув из кармана табакерку, дружески потчуешь двух каких-то инвалидов, набивающих на тебя колодки...
...А потом препровождают тебя из тюрьмы Царевококшайска в тюрьму Весьегонска...
...А из тюрьмы Весьегонска в тюрьму еще какого-нибудь города...
...И гоняют тебя, непутевого, вместе с такими же, как ты, беглыми, из конца в конец по всей Руси...
- Эхе-хе! Уже двенадцать! - позевывая, сказал Чичиков, взглянув на часы. - Что же я так закопался, - усмехнулся он и стал укладывать в шкатулку записочки. - Еще бы пусть дело какое, а то ни с того ни с сего загородил околесицу... Экий я дурак в самом деле.
Закрыв шкатулку, Чичиков потянулся, сладко зевнул и, задув свечи, накрылся одеялом и заснул крепким сном...
И престранный сон приснился Чичикову. Будто бы он вместе с Петрушкой появился на кладбище с покосившимися крестами и, встав на одну из могил, что повыше, оглядел будто бы кладбище и приказал Пет- - рушке "произвести поголовную перекличку"...
Петрушка важно развернул бумагу, что была у него под мышкой, и начал громко выкликать:
- Петр Савельев Неуважай-Корыто! - крест на одной могиле зашатался, и из могилы, радостно отряхиваясь, появился здоровенный мужик с бородой...
- Каретник Михеев! - кричит Петрушка. Из другой могилы, приподнимая над собой березовый крест, появился невзрачный рыжеватый Михеев.
- Пробка Степан! Максим Телятников! Григорий Доезжай-Недоедешь! Абакум Фиров! Еремей Корякин! - продолжает выкликать Петрушка...
И из разных могил один за одним вылезают усатые, бородатые мужики, одетые в одинаково серые, покойницкие, холщовые рубахи и штаны. Отряхнувшись от земли, мужики кланяются в пояс стоящему на возвышении своему новому барину, приятельски здороваются друг с другом, некоторые закуривают...
- Елисавет Воробей! - заканчивая перекличку, выкликает Петрушка. Из последней, самой тощей могилы вылезает полнотелая баба... Среди мужиков-покойников смех, восклицания:
- Фу ты пропасть! Баба! - поражается Чичиков. - Откуда она? - грозно спрашивает Петрушку.
- Написано: Елисавет Воробей, - оправдывается Петрушка, показывая список.
Петрушка вычеркивает... И баба, всхлипнув, под хохот мужиков проваливается обратно.
- Смирно! - кричит Петрушка, наводя порядок. Покойники присмирели, вытянулись...
- Здорово, братцы. - весело здоровается с ними Чичиков.
- Здравия желаем, ваше...ди...тель...ство!.. - дружно, по-солдатски отвечают они.
- В Херсонскую губернию!.. Шагом!.. Марш! - командует Чичиков.
И вот мужики-покойники, с могильными крестами на плечах, с разухабистой солдатской песней "Во кузнице" строем шагают за погребальной колесницей, запряженной чичиковской тройкой. В траурном цилиндре на козлах важно сидит Селифан, а под балдахином, со шкатулкой в руках, блаженно улыбающийся Чичиков...
С таким же выражением лица мы видим его спящим... Утро. На постели лучи солнца. Разухабистая песня мужиков-покойников почему-то все еще продолжается... Вдруг Чичиков проснулся... сел на кровати и, ничего со сна не соображая, стал испуганно прислушиваться к доносившейся песне. Затем он вскочил с кровати и подбежал к окну...
Внизу по улице, мимо гостиницы, идут с песней "Во кузнице" солдаты...
- Фу, какая чушь приснилась... - недовольно поморщился Чичиков в, сердито захлопнув окно, крикнул:
- Петрушка!.. Одеваться!
На крик в дверях показался Петрушка с сапогами, бельем и фраком...
Во фраке брусничного цвета с искрой, со связкой бумаг в руках Чичиков появился в одной из общих комнат Гражданской Палаты, где за столами скрипели перьями пожилые и юные жрецы Фемиды. Подойдя к столу какого-то старика, Чичиков с поклоном спросил:
- Позвольте узнать, здесь дела по крепостям?
Старик медленно, как Вий, приподнял веки и произнес с расстановкой...
- Здесь нет дел по крепостям...
- А где же?
- А где же Иван Антонович?
Старик ткнул пальцем в другой угол комнаты. И Чичиков, пройдя мимо столов, подошел к Ивану Антоновичу.
- Позвольте узнать, - вежливо, с поклоном спросил он, - здесь крепостной стол?
Иван Антонович как будто ничего не слышал, углубился совершенно в бумаги. Возраст он имел далеко за сорок, волос густой, черный; вся середина лица его выступала вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое называют кувшинным рылом. - Позвольте узнать, - невозмутимо повторил свой вопрос Чичиков. - Здесь крепостная экспедиция?
- Здесь... - промычал Иван Антонович и, повернув обратно свое рыло, углубился в бумаги.
- У меня вот какое дело... - учтиво начал объяснять Чичиков. - Купил я у здешних помещиков крестьян на вывод... купчая имеется, необходимо бы свершить...
- А продавцы налицо? - перебило его кувшинное рыло.
- Некоторые здесь, а от других доверенность...
- А просьбу принесли?
- Принес и просьбу. Мне бы хотелось... закончить все дело сегодня...
- Сегодня нельзя.
- Видите ли... - улыбнувшись, продолжал Чичиков. - Ваш председатель Иван Григорьевич мне большой друг, так что...
- Да ведь Иван Григорьевич не один, есть и другие... - перебило его кувшинное рыло.
Чичиков понял "закавыку" и сказал: - Другие тоже не будут в обиде... - тут же незаметно положил перед Иван Антоновичем какую-то бумажку. Прикрыв бумажку книгой, кувшинное рыло повернулось к Чичикову и уже более ласковым голосом сказало:
- Идите к Ивану Григорьевичу, пусть он дает приказ, а уж за нами дело не станет...
- ...Значит, приобрели, Павел Иванович? - спрашивает Чичикова председатель Палаты.
- Приобрел, Иван Григорьевич, приобрел-с... - смущенно улыбнувшись, ответил Чичиков.
- Ну, благое дело... Благое дело!
по очереди, бумагу... В стороне, в креслах, сидят: председатель, Чичиков, Манилов и Собакевич. Недалеко от них стоит, прислушиваясь к их беседе, "странная личность в темных очках"...
- Но позвольте, Павел Иванович, - продолжая разговор, спрашивает председатель. - Как же вы покупаете крестьян без земли? Разве на вывод?
- На вывод...
- В какие же места?
- В места... э-э... в Херсонскую губернию...
- О, там отличные земли!
- Да, преотличные...
- У вас что же - река, пруд?
- Река... Впрочем, и пруд есть... тоже... - сказав это, Чичиков как бы ненароком взглянул на Собакевича, и, хотя лицо того не шевельнулось, ему показалось, будто на нем было написано: "Ой, врешь..." Зато Манилов сидел восторженный и от удовольствия одобрительно потряхивал головой. Что же касается "странной личности", то она почему-то при словах Чичикова "В Херсонскую губернию"... загадочно улыбнулась, хотя, возможно, это лишь показалось, потому что "странная личность"... Нет, подождем! Подождем пока распространяться об этой личности...
...Вечер. Номер Чичикова. Горят свечи. Доносятся звуки трактирной машины, играющей что-то веселое. Чичиков перед зеркалом в самом довольном расположении духа, тщательно одевается, вырабатывая попутно на своем лице разные выражения: то степенное, то важное, то почтительное, то почтительное с некоторой улыбкой, то совсем без улыбки...
На всем этом голос автора:
"...Покупки Чичикова сделались в городе предметом самых различных разговоров. Пронеслись слухи, что он не более не менее, как миллионщик!.. Слово это, как известно, магически действует и на подлецов, и на людей хороших. Но особенно сильно оно действует на дам... Многие дамы города прониклись к Чичикову необычайной симпатией и стали говорить в гостиных, что он, конечно, не первый красавец, но именно таков каким следует быть мужчине..."
На последних словах автора в комнату, прервав туалет барина, вошел Петрушка. Глупо улыбаясь, он подал ему какое-то письмо и, странно захихикав, тут же вышел. Распечатав письмо, Чичиков с недоумением прочел вслух:
Две горлицы покажут
Тебе мой хладный прах.
Воркуя томно, расскажут,
Что я умерла в слезах...
- Кудряво написано... - с интересом рассматривая письмо, произнес он. Любопытно бы, однако, узнать, кто такая писавшая...
Задумался было Чичиков, но и комнате опять появился Петрушка.
- Там... жандарм... - заикаясь, проговорил он.
- Какой жандарм? - испуганно вскричал Чичиков.
- Такой... с усами...
- Пакет от его высокопревосходительства вашему благородию! - взяв под козырек, отрапортовал жандарм.
Вручив побелевшему от страха Чичикову пакет с сургучной печатью, жандарм раскрыл перед ним разносную книгу.
- Прошу расписаться, ваше бродие...
Взяв перо и обмакнув его в чернила, Чичиков аккуратно расписался, сунув при этом жандарму мелкую ассигнацию...
- Покорнейше благодарим, ваше бродие... - рявкнул жандарм и, круто повернувшись, исчез...
Сломав печать и раскрыв дрожащими руками пакет, Чичиков облегченно вздохнул и даже рассмеялся, увидев витиевато написанный пригласительный билет на бал, "имеющий быть у его превосходительства губернатора"... "
...и сразу грянул бальный оркестр. Вывертывая антраша, бешено галопируют по губернаторскому залу залихватские пары: почтмейстерша и капитан, дама с пером и исправник, дама без пера и чиновник, девица, француз Куку, князь Чипхайхиладзе, Перхуновский, Беребендровский... Все поднялось... Все понеслось... Гремит оркестр... Во всю пропалую летит галопад...
И вдруг, прорезав галопад, раздался крик... другой...
- Павел Иванович! Павел Иванович!
Оборвалась музыка. Застыли пары... Все и вся обернулись к дверям... В широком пролете дверей появился блестящий, улыбающий Павел Иванович...
Появление его произвело необыкновенное действие... Губернатор, который стоял возле дам и держал в руке болонку, увидя его, уронил болонку... Визг болонки и губернаторский крик...
- Ах... Павел Иванович... - был как бы сигналом к тому, что все, что было и не было, с восторженными криками:
- Павел Иванович! Ах! Боже мой, Павел Иванович! Почтеннейший Павел Иванович. Любезнейший Павел Иванович!
Из объятий губернатора он попал в объятия председателя, от председателя он попал к полицмейстеру, полицмейстер его сдал инспектору, инспектор прокурору, прокурор откупщику, откупщик "странной личности". Испуганно вырвавшись от "личности", Чичиков попал к дамам...
Дамы тут же, окружив его блистающей гирляндой, наперебой защебетали по-французски... Чичиков, утопая в дамских нарядах, раскланивается, улыбается, целует ручки, и все это под звуки возникшего плавного менуэта...
Небольшая гостиная. Свечи. Бра. Доносится музыка. В гостиной группа наиболее почетных гостей и губернаторша с дочкой. Неожиданно с окриком:
руку, губернаторша остановила его и, приблизившись, тихо, но четко сказала:
- Немедля веди его сюда...
- Но, матушка... - хотел было возразить губернатор, но полнотелая супруга грозно тряхнула головой, и губернатор, оставив дочку, повернулся и исчез...