Александр Пушкин
Вариант: август 1935
Действие 2
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Троекратный грохот труб. Он прекращается. Идет занавес. Ночь. Дворец
Воронцовых-Дашковых. Зимний сад. Лампы в зелени. Фонтан. В зелени, между
прозрачными сетками порхают встревоженные птицы. В глубине колоннада. За ней
видна гостиная. В гостиной мелькают то гости в бальном одеянии, то ливрейные
лакеи. Слышен издали стон бального оркестра, шорох толпы. У входа в зимний
сад у колонны стоит - неподвижен - негр в тюрбане и в блестящем одеянии.
В самой чаще, в зеленой нише, укрывшись от взоров света, сидит за столиком
на диванчике Долгоруков в бальном наряде. Перед Долгоруковым бутылка
шампанского на столике и миндаль. Долгоруков подслушивает разговор в
зимнем саду.
Там, где просторнее, недалеко от колоннады, у стола, на котором шампанское,
на диване сидит лицом к зрителю, поражая своей красотой, Пушкина.
Повернувшись спиной к зрителю, перед Пушкиной сидит в лейб-казачьей
парадной форме Николай I.
Николай I. Когда я слышу, как плещет фонтан и как шуршат в чаще птицы,
о, сколь безумно я страдаю!
Пушкина. Но отчего же?
Николай I. Ежели кто-нибудь знал бы, как напоминает мне волшебный сад
подлинную природу, и тихое журчанье ключей, и сень дубрав. О, ежели б можно
было сбросить с себя этот тяжкий наряд и выйти на луга, в уединение лесов, в
мирные долины и пить неотравленный чистый воздух. Лишь там, наедине с
землею, может вздохнуть хоть раз измученное сердце!
Пушкина. Вы утомлены.
Николай I. Никто не знает этого и никогда не поймет, какое грустное
бремя я должен нести один для всех.
Пушкина. Зачем вы хотите огорчить меня? Нет, нет, я понимаю вас.
Поверьте, что печаль охватывает меня.
Николай I (положив руку на руку Пушкиной). Вы искренни? О, да, разве
могут такие глаза лгать? Ваши слова я слушаю с чувством искреннего счастья.
Вы одна нашли их для меня.
Долгоруков, сияя, припадает к стенке беседки.
Я вас искренно люблю как очень добрую женщину. И только одно страшит меня,
когда я гляжу на нас.
Пушкина. Что же это?
Николай I. Ваша красота. О, как она опасна! Берегите себя, берегите.
Пушкина. Я благодарна вам. Я хочу верить вашему искреннему участию.
Николай I. О, верьте мне. Сердце мое открыто. Я говорю с душою чистою.
(Гладит руку Пушкиной.) Скажите, почему у вас всегда закрыты шторы?
Пушкина. Я не люблю дневного света. Зимний сумрак успокаивает меня.
Николай I (понизив голос). Каждый раз, как я выезжаю, какая-то
неведомая сила влечет меня на набережную, и я невольно поворачиваю голову и
жду, что хоть на мгновенье мелькнет в окне лицо...
Пушкина (отдернув руку). Не говорите так.
Николай I. Почему?
Пушкина. Это волнует меня.
Из гостиной выходит в зимний сад камер-юнкер, подходит к Николаю I.
Камер-юнкер. [Ваше императорское величество, ее императорское
величество приказала мне доложить, что она изволит отбыть с великой княгиней
Марией через десять минут.
Николай I встает. Пушкина встает, приседает, выходит в гостиную, скрывается
за колоннадой.
Николай I. Вы недавно в вашей должности?
Камер-юнкер. Третий месяц, ваше величество.
Николай I. Говорить надлежит: с ее императорским высочеством великой
княжной Марией Николаевной. И когда я разговариваю, меня нельзя перебивать.
Вы болван!]
{Поверх вычерков рукой Булгакова сделан набросок сцены: "Из гостиной
выходит в зимний сад камер-юнкер, подходит к [Николаю I].
Камер-юнкер. Великая княжна Мария желает танцевать с вами, господин
посол...
Николай I встает. Пушкина встает, приседает, выходит в гостиную, скрывается
за колоннадой.
Николай I (берет за руку камер-юнкера, подводит к послу). Ея
императорское высочество, государыня великая княжна Мария Николаевна желает
сделать вам, господин посол, честь протанцевать с вами. (Камер-юнкеру.)
Болван!
Посол. Votre Majeste Imperiale... (Выходит, поклонившись.)
В окончательную редакцию эта сцена не вошла.}
Камер-юнкер улыбается счастливой улыбкой.
Долгоруков наслаждается в беседке, пьет шампанское.
Доложи ее величеству, что я буду через десять минут, и попроси ко мне
Жуковского.
Камер-юнкер. Слушаю, ваше императорское величество. (Уходит.)
Николай I некоторое время один у колонны. Смотрит вдаль тяжелым взором.
Жуковский (при звезде и ленте, входит торопливо и кланяется). Вашему
императорскому величеству угодно было...
Николай I. Василий Андреевич, скажи, я плохо вижу отсюда, кто этот
черный стоит там у колонны?
Жуковский всматривается. Крайне подавлен. Вздыхает.
Может быть, ты сумеешь объяснить ему, что это неприлично?
Жуковский вздыхает. Крайне подавлен.
В чем он? Может быть, ты со своим даром слова сумеешь объяснить ему всю
бессмысленность его поведения? Может, он собирался вместе с другими
либералистами в Convention Nationale? И по ошибке попал на бал? Или он
полагает, что сделает слишком большую честь нам ежели наденет мундир? Скажи
ему, что я силой никого не держу. Ты что же молчишь, Василий Андреевич?
Жуковский. Ваше императорское величество, умоляю вас, не карайте его.
Николай I. Нехорошо, Василий Андреевич. Не первый день знаем друг
друга. Тебе известно, что я никого никогда не караю. Карает закон.
Жуковский. В сердце вашего величества, я знаю, найдется место для
первого поэта... Простите заблуждение в память Карамзина, которого он
призван сменить, для славы отечества.
Николай I. Знаю твою доброту и скромность тоже. Карамзин! Сравнил!
Первый поэт - ты, и отечество знает это.
Жуковский. Осмелюсь сказать, ваше величество, - покорил, победил! Я
приемлю на себя смелость сказать о нем: ложная система воспитания, то
общество, в котором он провел юность...
Николай I. Общество! Уголь сажей не замараешь... Не верю. В нем сердца
нет.
Жуковский (изменившись в лице). Ваше величество...
Николай I. Пойдем к государыне, она хотела тебя видеть. Я уезжаю.
(Выходит.)
Негр тотчас снимается с места, идет вслед за Николаем I.
Жуковский тоже выходит. Выходя, смотрит вдаль с яростным лицом, кому-то
грозит кулаком украдкой.
Из-за колоннады появляются Воронцова-Дашкова и Воронцов-Дашков. Улыбаясь,
кланяются Николаю I.
Воронцова-Дашкова. Votre Majeste Imperiale...{Ваше императорское
величество... (фр.).}
Воронцов. Votre Majeste Imperiale...
Оба скрываются вместе с Николаем I.
Вдали загремела музыка. Гостиная опустела.
В зимний сад, но не со стороны гостиной, а сбоку, входит, оглядываясь,
Богомазов, в мундире и в орденах, и устремляется в чащу.
Долгоруков (тихо). Стоп. Место занято.
Богомазов. Ба! Князь! Вы, как видно, отшельник. Изволите этим из любви
к чистому искусству заниматься?
Долгоруков. А вы? Тоже из любви к чистому?..
Богомазов. Я случайно.
Долгоруков. Присаживайтесь. Что-что, а шампанское хорошее.
Выпивают.
Богомазов. Бал-то каков, а? Семирамида! Любите, князь, балы?
Долгоруков. Обожаю. Сколько сволочи увидишь.
Богомазов. Ну-ну, Петенька, вы смотрите... Долгоруков. Я вам не
Петенька!
Богомазов. Ну-ну, князенька, вы недавно пеленки пачкали, а я государю
своему статский советник. Уж больно у вас язык остер!
Долгоруков. Я вынужден просить вас не выражаться столь тривиально!
Богомазов. На балу цвет аристократии.
Долгоруков. На балу здесь аристократов счетом пять человек, а
несомненный из них [только] один я.
Богомазов. Одначе! Любопытен был бы я знать, это как же?
Долгоруков. А так, что я по прямой от святого происхожу. Да-с. От
великого князя Михаила Всеволодовича Черниговского, мученика, к лику святых
причтенного.
Богомазов. На вас довольно взглянуть, чтобы увидеть, что вы от святого
происходите. (Указывает сквозь чащу.) Видали, прошел? Это кто, по-вашему?
Граф Иван Кириллович?
Долгоруков. Он самый. Купил чин гофмейстера, заплатил двадцать тысяч
рублей серебром Жеребцовой, любовнице старика Волконского. [Холуй.
(Выпивает.)]
Богомазов. Так, так. А вон это? Ведь это князь Григорий?
Долгоруков. Нет, это брат его, Ипполит. Известная скотина.
Богомазов. Ой, смотрите, князь, услышат вас когда-нибудь, нехорошо
будет...
Долгоруков. Авось ничего не будет. Ненавижу. Дикость монгольская,
подлость византийская, только что штаны европейские. Дворня, холопия! Трудно
решить, кто из них гаже!
Богомазов. Ну, конечно, где же им до святого мученика Петеньки!
Долгоруков. Вы не извольте острить.
Выпивают.
(Шепотом.) Сам был.
Богомазов. Его величество?
Долгоруков. Он.
Богомазов. С кем разговаривал?
Долгоруков. С арабской женой. Что было! Поздно изволили пожаловать.
Богомазов. А что?
Долгоруков. Руку гладил.
Выпивают.
Будет скоро наш поэт украшен. (Кривляется, приставляет рожки к затылку.)
Богомазов. Что-то, вижу я, ненавидите вы Пушкина, а? Ну, по дружбе?
Долгоруков. Презираю. [Плебей. А лезет.] Смешно. Рогоносец. Умора!
Здесь тет-а-тет, а он стоит у колонны, во фрачишке каком-то канальском,
волосы всклокоченные, а глаза, как у волка! Дорого ему этот фрак обойдется!
Богомазов. [Слушок ходил такой, князь Петр, что будто на вас он
эпиграмму написал?]
Долгоруков. [Плюю на бездарные вирши.] Тссс, тише!
В зимний сад входит Геккерен в мундире, в иностранных и русских орденах;
садится.
Через некоторое время показывается Пушкина, входит в сад.
Геккерен (вставая навстречу Пушкиной). Я следил за вами, как вы
проходили, и понял, почему вас называют северной Психеей. О, как вы цветете!
Как пленяете всех! Dieu aussi a essaye de faire des ouvrages; sa prose cest
lhomme, sa puesie cest la femme {Бог однажды тоже пробовал перо, его проза -
это мужчина, его поэзия - это женщина. (фр.).}.
Пушкина. Ах, барон, барон!
Геккерен. Я, впрочем, понимаю, как надоел вам рой любезников с их
комплиментами. Присядьте, Наталья Николаевна, я не наскучу вам?
Пушкина. О, нет, я очень рада. (Присаживается, беспокойно оглядывается,
как будто ищет кого-то.)
Пауза.
Геккерен. Он сейчас придет.
Пушкина. Я не понимаю вас, о ком вы говорите?
Геккерен. Ах, зачем так отвечать тому, кто относится к вам дружелюбно?
Я не предатель. Ох, сколько зла еще сделает ваша красота! (Шепотом.) Верните
мне сына. Смотрите, что вы сделали с ним! Он любит вас.
Пушкина. Барон, я не хочу слушать такие речи.
Геккерен. Нет, нет, не уходите. Он тотчас подойдет. Я нарочно здесь,
чтобы вы могли перемолвиться несколькими словами.
И колоннаде показывается Дантес. Входит в зимний сад. Геккерен отходит
несколько в сторону. Богомазов и Долгоруков, зашипев друг на друга,
проваливаются в чащу.
Дантес (Пушкиной). Я видел, как вы с ним разговаривали. Ваша рука была
в его руке?
Пушкина (шепотом). Ради бога, что вы делаете? Не говорите с таким
лицом, на нас смотрят из гостиной.
Дантес. Ваша рука была в его руке. У меня могущественный соперник...
Какое черное вероломство... Коварство.
Пушкина (шепотом). Я приду, приду. Двадцать седьмого в три часа.
Отойдите от меня, ради всего святого!
Из колоннады выходит Гончарова.
Вдали грянула музыка.
Гончарова. Мы собираемся уезжать... Александр тебя ищет.
Пушкина. Да, да... (Геккерену.) Au revoir, monsieur le baron.
Геккерен. Au revoir, madam. Au revoir, mademoiselle.
Дантес кланяется.
Пушкина и Гончарова уходят в колоннаду.
В гостиной мелькнула Воронцова-Дашкова. Видно было, как некоторые подходили
к ней, кланяясь.
Музыка гремит все победоносней.
(Дантесу.) Запомни все жертвы, которые я принес тебе. (Уходит с Дантесом.)
Пустеет гостиная. Начинает стихать вдали. Музыка внезапно обрывается
громовым аккордом. Стихает вдали шум толпы.
Долгоруков. Люблю балы, люблю!
Богомазов. Что говорить!
Пьют.
В зимний сад, не со стороны колоннады, выходит Воронцова-Дашкова. Она,
по-видимому, очень устала и не хочет этого скрывать. Обмахивается веером,
садится на скамейку.
Долгоруков. Хорош посланник, ах хорош! Видали, какие дела делаются!
Богомазов. Петя, смотрите!..
Воронцова-Дашкова удивленно слушает. Богомазов и Долгоруков ее не видят.
Долгоруков (кривляясь). Будет Пушкин рогат как в короне! Сзади царские
рога, а спереди Дантесовы. Ай да любящий приемный отец!
Воронцова-Дашкова бесшумно встает, скрывается в чаще, слушает.
Богомазов. Ай люто ненавидите вы его князь! Впрочем, кажется, вы всех
ненавидите! Ну, князь, мне, никому - клянусь!.. друг до гроба!.. [Вы]
послали ему пасквиль, из-за которого весь сыр-бор загорелся? Или гагаринская
работа? Молодецкая штука, прямо скажу! Ведь роют два месяца, не могут
понять, кто! Лихо сделано! Стиль хорош! Ну, князь, прямо, - [вы]?
Долгоруков. [Я. Будет он помнить свои эпиграммы!] {Далее следует:
"Откуда я знаю! Почему вы задаете мне этот вопрос? Кто бы ни писал, так ему
и надо, будет знать, как на красивой женщине жениться, обезьяна!"}
Богомазов. Будет, будет. Ну, до свиданья, князь, а то огни тушить
будут.
Долгоруков. До свиданья.
Богомазов. Только, Петя, на прощанье говорю дружески, ой придержите
язык! (Скрывается.)
Долгоруков пьет, потом выходит из беседки, собираясь уходить.
Воронцова-Дашкова. Кяязь?
Долгоруков оборачивается, улыбается, кланяется.
[Как понравился вам вечер?] Почему вы одни, вы не скучали?
Долгоруков. Помилуйте, графиня, [ваш вечер ослепителен. Это можно
видеть только во сне.] возможно ли скучать в вашем доме. Упоительный бал..
Воронцова-Дашкова. А мне взгрустнулось как-то.
Долгоруков. Графиня, вы огорчаете меня. Но это нервическое, уверяю вас.
Прогулка завтра - и к вам вернется то расположение духа, которым пленяете вы
всех.
Воронцова-Дашкова. Нет, грусть безысходна. Князь, вам не приходила в
голову мысль о том, сколько подлости в мире? Неужели вы не задумывались над
этим?
Долгоруков. Всякий день, графиня. Как вы правы. Тот, у кого
чувствительное сердце, не может не понимать этого. Оно сжимается при мысли о
том, до чего дошло падение нравов. И слезы невольно...
Воронцова-Дашкова. Висельник! Pendard!.. {Висельник! (фр.).}
Пауза.
Висельник! Гнусная тварь!
Гость (вышедший из-за колонны). Madame la comtesse, jai lhonneur de
vous... {Графиня, имею честь... (фр.).} (Шарахнулся и исчез.)
Долгоруков. Вы больны, графиня! Я кликну людей.
Воронцова-Дашкова. Так вот кто этот мерзавец! Ужели бы я только не
боялась нанести ему еще один удар, вызвать волнение, я бы выдала вас ему!
Вас надо убить как собаку! Желаю тебе погибнуть на эшафоте! Вон! Вон!
(выходит в гостиную.)
Гость в звездах (в сопровождении Воронцова-Дашкова в гостиной). Madame
la comtesse, jai lhonneur...
Воронцов-Дашков. Сашенька, и князь покидает нас.
Воронцова-Дашкова. Bonne nuit, mon cher prince {Доброй ночи, дорогой
князь. (фр.).}.
Все трое уходят из гостиной. Всюду опустело. И вдруг начинает убывать свет.
Долгоруков (один). Подслушала. Ох, дикая кошка! Ты что же, тоже
любовница его? Этот слышал за колонной, да, слышал! [А все он! Все эта
проклятая обезьяна на моем пути!] Ну, ладно! Вы вспомните меня! Вы все
вспомните меня, клянусь вам!
Хромая, идет к колоннаде.
Тьма.
Ночь.
Большой казенный кабинет. Лампы под зелеными экранами. Большой письменный
стол. Шкафы с делами. За столом сидит Дубельт. Дверь приоткрывается. Входит
Ракеев.
Ракеев. Ваше превосходительство, там Битков к вам.
Дубельт. Да.
Ракеев выходит, а в кабинете появляется Битков.
Пауза.
Дубельт пишет, потом поднимает глаза.
Битков. Здравия желаю, ваше превосходительство.
Дубельт. А, наше вам почтение. Как твое здоровье, любезный?
Битков. Вашими молитвами, ваше превосходительство.
Дубельт. Положим, и в голову мне не впадало за тебя молиться. Но
здоров? Что ночью навестил?
Битков. Находясь в неустанных заботах...
Дубельт. В заботах твоих его величество не нуждается. Тебе что
препоручено? Секретное наблюдение, каковое ты и должен наилучше исполнять. И
говори не столь витиевато, ты не на амвоне.
Битков. Слушаю. В секретном наблюдении за камер-юнкером Пушкиным проник
я даже в самое его квартиру...
Дубельт. Ишь, ловкач? По шее тебе не накостыляли?
Битков. Миловал Бог!
Дубельт. Как камердинера его зовут, Фрол, что ли?
Битков. Никита.
Дубельт. Ротозей Никита. Далее.
Битков. Первая комната, ваше превосходительство, столовая...
Дубельт. Это в сторону.
Битков. Вторая комната - гостиная. В гостиной на фортепиано лежат
сочинения господина камер-юнкера.
Дубельт. На фортепиано? Какие же сочинения?
Битков (вспоминает, потом декламирует). Буря мглою небо кроет, вихри
снежные крутя. То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя. То но
кровле обветшалой вдруг соломой зашумит. То, как путник запоздалый, к нам в
окошко застучит. Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя. То, как зверь,
она запоет, то заплачет, как дитя.
Дубельт. Экая намять у тебя богатая! Фортепиано тоже в сторону. Дальше.
Битков. С превеликой опасностью я дважды проник в кабинет. Каковой
кабинет весь заполнен книгами.
Дубельт. Какие книги?
Битков. Что успел, запомнил, ваше превосходительство. От камина по
левую руку на ближайшей полке: Сова - ночная птица, Кавалерист-девица,
История славного вора Ваньки-Каина и о запое и о лечении оного в наставление
каждому в университетской типографии...
Дубельт. Последнюю книгу тебе рекомендую. Пьешь?
Битков. В рот не беру.
Дубельт. Оставим книги. Дальше.
Битков. Я обнаружил лежащую на полу чрезвычайной важности записку:
"Приезжай ко мне немедленно, дело слишком серьезно". Записка подписана
неизвестным человеком, которого зовут Вильям Джук.
Дубельт звонит.
Ракеев входит.
Дубельт. Павла Максимовича ко мне.
Пауза. Входит Павел Максимович, чиновник в гражданской форме.
Вильям Джук?
Павел Максимович. Ваше превосходительство, все перерыли, такого нету в
Санкт-Петербурге.
Дубельт. Надобно, чтобы был.
Павел Максимович. Нахожусь в недоумении, ваше превосходительство, нету
такого.
Дубельт. Что за чудеса! Англичанин в Питере провалился.
Стук в дверь.
Ракеев входит.
Ракеев. Ваше превосходительство, Петр Петрович Богомазов, по этому
вопросу.
Дубельт. Да.
Богомазов (входя). Прошу прошения, ваше превосходительство, у вас в
канцелярии Джука ищут, это Жуковский. Он шуточно подписываться любит.
Ракеев и Павел Максимович дико смотрят на Биткова
Дубельт (махнув рукой Ракееву и Павлу Макаровичу). Хорошо, господа.
(Богомазову.) Извольте подождать там, Петр Петрович, я вас потом приму.
Трое выходят.
(Биткову.) Ну, не сукин ты сын после этого? Дармоеды! Наследника цесаревича
воспитатель, Василий Андреевич Жуковский, действительный статский
советник! Ведь ты почерк должен знать!
Битков. Ай, проруха! Виноват, ваше превосходительство.
Дубельт. Отделение взбудоражил? Тебе морду надо бить, Битков! Дальше.
Битков. В правом ящике стола сегодня утром появилось письмо,
адресованное иностранцу...
Дубельт. Опять иностранцу?
Битков. Иностранцу, ваше превосходительство. [Французское письмо,
черновичок.
Дубельт. Фамилия?
Битков. Мудреная фамилия.
Дубельт (подает перо Биткову). Черти.
Битков (берет перо, медленно выводит буквы). А следующая...
Дубельт (пишет букву). Подходит?
Битков. Она, она!]
Дубельт. Довольно! Битков! (Протягивает руку)
Битков в недоумении.
Письмо, письмо мне сюда подай!
Битков. Ваше превосходительство... сами посудите, как же письмо?! На
мгновение заскочишь в кабинет, руки трясутся... Да ведь он придет, письма
хватится! Ведь это рыск!
Дубельт. Жалованье получать у вас ни у кого руки не трясутся. [Ну, вот
что, Битков, за каждое слово в копии заплачу тебе по целковому.] Точно
узнай, когда будет доставлено письмо, кем, когда будет доставлен ответ.
Ступай!
Битков. Слушаю.
Пауза.
Ваше превосходительство, велите мне жалованье выписать, я ведь за прошлый
месяц не получал.
Дубельт. Жалованье? За этого Вильяма Джука с тебя еще получить следует.
Ступай к Павлу Максимовичу, скажи, что я приказал тебе выписать тридцать
рублей.
Битков. Что же тридцать рублей, ваше превосходительство? У меня
детишки.
Дубельт. Иуда Искариотский иде к архиереям, они же обещаша сребреники
дати... И было этих сребреников, друг любезный, тридцать. В память его всем
так и плачу.
Битков. Ваше превосходительство, пожалуйте тридцать пять.
Дубельт. Эта сумма для меня слишком грандиозная. Ступай. Попроси ко мне
Петра Петровича Богомазова.
Битков уходит.
Входит Богомазов.
Богомазов. Ваше превосходительство, извольте угадать, что за бумага?
(Вынимает из кармана бумагу.)
Дубельт. Гадать грех. Копия письма к Геккерену
Богомазов. Леонтий Васильевич, вы колдун. (Подает бумагу.) [И
французская и русская копия. Вчера зашел к Пушкину с визитом, поджидал его в
кабинете.
Дубельт. Искусник вы, Иван Варфоломеевич. Отправлено?
Богомазов. Завтра Никита повезет в посольство.
Дубельт. Благодарю вас. Еще что, Варфоломей Павлович? {Петр Петрович,
Иван Варфоломеевич, Варфоломей Павлович - варианты имени Богомазова.}
Богомазов (вынув бумаги). Был на литературном завтраке у Салтыкова.
Дубельт. Что говорит этот старый [книжный] враль?
Богомазов. Ужас! Государя императора называет le grand bougeois!..
Говорит, что кучер Антип (Вынимает бумагу.) Пушкинское. Петя Долгоруков дат
списать...
Дубельт. Bancal? {Хромой? (фр.).}
Богомазов. Он самый. [(Вынимает вторую бумагу.) А сегодня, после
воронцовского бала, прибегал ко мне, говорит, что это старое, но опять будто
бы заходило по рукам.
Дубельт (посмотрев листок). Пушкин ли?
Богомазов. Клянется, пушкинское, говорит
Дубельт. Так. И еще, Петр Петрович?
Богомазов. Бал. Государь император удостоил беседы госпожу Пушкину.
Дубельт. [Ах, так.] Как вы говорите... Благодарю вас.
Богомазов. Леонтий Васильевич, надобно на хромого Петю внимание
обратить. Ведь это что несет, сил человеческих нет. Холопами всех так и
чешет. Вторую ногу ему переломить мало. Говорит, что от святого мученика
происходит...
Дубельт. Дойдет очередь и до мучеников.
Богомазов. Ив заключение - сюрприз, ваше превосходительство. Хромой
признался, что он написал диплом Пушкину.
Дубельт. А! Петр Петрович, по этому поводу вы ко мне завтра особо.]
Богомазов. Честь имею кланяться, ваше превосходительство.
Дубельт. Деньжонок не надо ли, Петр Петрович?
Богомазов. Рубликов двести, двести пятьдесят не мешало бы.
Дубельт. А я вам триста для ровного счета выпишу, там сочтемся.
Тридцать червонцев. Скажите Павлу Максимовичу, что я распорядился.
Богомазов кланяется, выходит.
(Читает бумаги, принесенные Богомазовым.) Буря мглою... небо кроет...
(Свистит, прислушивается, глядит в окно, поправляет эполеты.)
В дверь стукнули. Тотчас дверь распахивается. Первым появляется жандарм
Пономарев, вытягивается у дверей.
[Вслед за ним быстро входит Бенкендорф, делает знак глазами Дубельту.]
Дубельт встает. Входит Николай I, он в кирасирской каске и в шинели, а вслед
за ним Бенкендорф.
Николай I. Здравствуй.
Дубельт. Здравия желаю, ваше императорское величество. В штабе корпуса
жандармов, ваше императорское величество, все обстоит в добром порядке.
Больных офицеров и нижних чинов не имеется.
Николай I. Проезжал с графом, вижу у тебя огонек. Занимаешься? Не
помешал ли я?
Дубельт. Пономарев, шинель!
Николай I и Бенкендорф сбрасывают свои шинели. Пономарев, приняв их,
выходит. Бенкендорф пододвигает кресло Николаю.
Николай I (садясь, Бенкендорфу). Садись, граф.
Бенкендорф садится.
(Дубельту.) Садись, Леонтий Васильевич.
Дубельт. Слушаю, ваше величество. [(Остается стоять.)]
Николай I. Работаешь?
Дубельт. Стихи читаю, ваше величество. Собирался докладывать его
сиятельству.
Николай I. Докладывай. Я не буду мешать. (Берет с камина какую-то
книжку, открывает.)
Дубельт. Вот, ваше сиятельство, бездельники в списках распространяют
пушкинское стихотворение по поводу брюлловского распятия. Помните, вы
изволили приказать поставить часовых. (Читает.)
...Но у подножия теперь креста честнаго,
Как будто у крыльца правителя градскаго.
Мы зрим поставленных на место жен снятых
В ружье и кивере двух грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража?
Или распятие казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей?..
...Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
И, чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не велено сюда простой народ?
И озаглавлено "Мирская власть"...
Пауза.
Николай I. Этот человек способен на все. Исключая добра. Ни
благоговения к божеству, ни любви к отечеству. Ах, Жуковский!.. Вчера
пристал ко мне, сравнивал его с Карамзиным. И как поворачивается язык у
балаболки! Карамзин был святой жизни человек, доблестный певец, составивший
славу героев и честь народа. Семью жалко, жену жалко. Хорошая женщина.
Продолжай, Леонтий Васильевич.
Дубельт. Кроме сего, ваше сиятельство, [доставлено] краткое
стихотворение [давнишнего сочинения, которое ныне, по донесениям, ходит по
Санкт-Петербургу и приписывается господину Пушкину].
Бенкендорф. Прочитайте, пожалуйста.
Дубельт. Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, неудобное...
Николай I (глядя в книгу). Прочитай.
Дубельт (читает).
В России нет закона,
А столб, а на столбе - корона.
Пауза.
Николай I. Это он?
Пауза.
Дубельт. [Покамест ручаться не могу.]
Бенкендорф. Отменно любопытно то, что кто бы ни писал подобные
гнусности, а ведь припишут господину Пушкину. Уж такова фигура.
Николай I. Ты прав.
Пауза.
(Дубельту.) Сожги. [Ежели он, пусть совесть будет ему наказанием. Найти
того, кто распространял.]
Дубельт бросает листок в камин.
Дубельт. Имею честь далее доложить вашему сиятельству, что не позднее
послезавтрашнего я ожидаю в столице дуэль.
Бенкендорф. Между кем и кем?
Дубельт. Между двора его величества камер-юнкером Пушкиным и поручиком
кавалергардского полка бароном Геккереном-Дантес. Имею копию черновика с
пропусками письма Пушкина к барону Геккерену-отцу.
Николай I. Прочитай его.
Дубельт. Осмелюсь сообщить, письмо неприличное.
Николай I. Прочитай письмо.
Дубельт (читает). ...Подобно старой развратнице, вы подстерегали мою
жену, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного сына. И когда,
больной позорною болезнью, он оставался дома, вы говорили... пропуск... не
желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания...
пропуск... ваш сын осмеливался разговаривать с ней, так как он подлец и
шалопай. Имею честь быть...
Пауза.
Николай I. Он дурно кончит. Я говорю тебе, Александр Христофорович, он
дурно кончит. Теперь я это вижу.
Бенкендорф. Он бретер, ваше величество.
Николай I. Верно ли, что Геккерен нашептывал ей?
Бенкендорф. Верно, ваше величество. Вчера на балу у Воронцовой.
Пауза.
Николай I. Посланник.
Пауза.
Прости, Александр Христофорович, что такую обузу тебе навязал. Истинное
мучение.
Бенкендорф. Таков мой долг, ваше величество.
Николай I. Позорной жизни человек. Ничем и никогда не смоет перед
детьми с себя сих пятен. Но время отмстит ему за эти стихи, за поруганную
национальную честь. И умрет он не по-христиански. (Встает.) Спокойной ночи.
Не провожай меня, Леонтий Васильевич. (Выходит.)
Бенкендорф устремляется за ним.
Дубельт некоторое время один.
Бенкендорф возвращается.
Бенкендорф. Хорошее сердце у императора.
Дубельт. Золотое сердце.
Пауза.
Бенкендорф. Так как же быть с дуэлью?
Дубельт. Это как прикажете, ваше сиятельство.
Пауза.
Бенкендорф. Извольте послать на место дуэли с тем, чтобы взяли с
пистолетами и под суд. Примите во внимание, место могут изменить.
Дубельт. Понимаю, ваше сиятельство.
Пауза.
Бенкендорф. Дантес каков стрелок?
Дубельт. Туз - пятнадцать шагов.
Пауза.
Дубельт. Императора жаль.
Дубельт. Еще бы.
Пауза.
Бенкендорф (вставая). Примите меры, Леонтий Васильевич, чтобы жандармы
не ошиблись. А то поедут не туда...
Пауза.
Дубельт. Слушаю, ваше сиятельство.
Бенкендорф. Покойной ночи, Леонтий Васильевич. (Выходит.)
Дубельт (один). Буря мглою небо... Не туда... Тебе хорошо говорить.
(Думает.) Буря мглою... (Звонит.)
Дверь приоткрывается.
Ротмистра Ракеева ко мне!
Темно.
Занавес