• Приглашаем посетить наш сайт
    Иностранная литература (ino-lit.ru)
  • Александр Пушкин
    Вариант: август 1935.

    Действие: 1 2 3 4
    
                             Пьеса в четырех действиях
    
                                     1 Вариант
    
    
                                                   И, сохраненная судьбой,
                                                   Быть может, в Лете не потонет
                                                   Строфа, слагаемая мной...
    
                                     Действуют
    
         Пушкина
         Гончарова
         Воронцова-Дашкова
         Салтыкова
         Смотрительша
         Девушка
         Битков
         Никита
         Дантес
         Шишкин
         Бенедиктов
         Кукольник
         Долгоруков
         Богомазов
         Салтыков
         Николай I
         Жуковский
         Геккереи
         Дубельт
         Бенкендорф
         Ракеев
         Пономарев
         Строганов
         Воронцов-Дашков
         Данзас
         Арендт
         Студент
         Станционный смотритель
         Тургенев
         Филат
         Агафон
         Преображенец 1
         Преображенец 2
         Негр
         Камер-юнкер
         Звездоносец
         Гость
         Павел Максимович
         Слуга
         Сторож
         Квартальный
         Конный жандарм
         Посол
         Жандармы
         Офицеры
         Жандармы
         Полицейские
         Толпа
    
           Действие происходит в конце января и начале февраля 1837 года
    
    
    

    ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

    полок. Слабый огонь в камине в гостиной. Гончарова сидит за фортепиано, а Битков с инструментами стоит у часов и чинит их. Часы под руками Биткова то бьют, то играют. Гончарова тихо наигрывает на фортепиано и напевает. За окном слышна вьюга. Гончарова (напевает). ...И печальна и темна. Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна.. Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя... То, как зверь, она завоет, то заплачет как дитя... Битков. Какая чудная песня. Сегодня я чинил тоже у Прачешного мосту... На мосту иду, господи! Крутит, вертит!.. И в глаза, и в уши... Пауза. Дозвольте узнать, это кто же такую песню сочинил? Гончарова. Александр Сергеевич. Битков. Скажите! Ловко! Воет в трубе, истинный бог, как дитя! Прекрасное сочинение. Послышался дверной колокольчик. Входит Никита. Никита. Александра Николаевна, подполковник Шишкин просит принять. Гончарова. Какой Шишкин? Никита. Шишкин, подполковник. Гончарова. Зачем так поздно? Скажи, что принять не могут. Никита. Да ведь как же, Александра Николаевна, его не принять? Гончарова. Oh, mon Dieu! {О, Боже мой! (фр.).} Ах ты, Боже мой! Вспомнила!.. Проси сюда. Никита. Слушаю. (Идет к дверям.) Ах, неволя... Ах, разорение... (Уходит.) Пауза. Шишкин (входя). Покорнейше прошу извинить, очки запотели. Имею честь рекомендовать себя: подполковник в отставке Алексей Петрович Шишкин. Простите великодушно, что потревожил. Погодка-то, а? Хозяин собаку на улицу не выгонит. Да что же поделаешь?.. А с кем имею честь говорить? Гончарова. Я сестра Натальи Николаевны. Шишкин. Ах, чрезвычайно рад нашему знакомству! Гончарова. Prenez place, sil vous plait, monsier {Прошу вас, присаживайтесь, сударь. (фр.).}. Шишкин. Парле рюс, мадемуазель {Parlez russe, mademoiselle. - говорите по-русски, сударыня. (фр.).}. Покорнейше благодарю. (Садится.) Погодка-то говорю, а? Гончарова, Да, метель. Шишкин. Могу ли видеть господина камер-юнкера? Гончарова. Очень сожалею, но Александра Сергеевича нет дома. Шишкин. А супругу ихнюю? Гончарова. И Наталья Николаевна в гостях. Шишкин. Ах, ведь этакая незадача! Ведь это что же, никак не застанешь! Гончарова. Вы не извольте беспокоиться, я могу переговорить с вами. Шишкин. Мне бы самого господина камер-юнкера. Ну, слушаю, слушаю... Дельце-то простое. В разные сроки времени господином Пушкиным взято у меня под залог турецких шалей, жемчугу и серебра двенадцать с половиной тысяч ассигнациями. Гончарова. Я знаю... Шишкин. Двенадцать с половиной тысяч, как одна копеечка! Гончарова. А вы не могли бы еще немного потерпеть? Шишкин. С превеликим бы одолжением терпел, сударыня. И Христос терпел и нам велел. Но ведь и в наше положение надо входить. Ведь туловище-то прокормить надо? А у меня сыновья в Черноморском флоте. Поддерживать приходится. Приехал предупредить, сударыня, завтра продаю вещи. Персиянина нашел подходящего. Гончарова. Убедительно прошу подождать. Александр Сергеевич уплатит проценты. Шишкин. Верьте, не могу. С ноября месяца ждем, другой бы давно продал. Персиянина упустить боюсь. Слышатся тяжелые вздохи, Никита показывается в дверях. Гончарова с досадой машет ему рукой, Никита скрывается. Гончарова. У меня есть фермуар и серебро, может быть, вы посмотрели бы... Шишкин. Прошу прощенья, канитель с этим серебром, сударыня. А персиянин... Гончарова. Но, помилуйте, как же нам без вещей-то остаться? Может быть, вы все-таки взглянули бы? Прошу вас в мою комнату. Шишкин. Ну, что же, извольте. (Идет вслед за Гончаровой.) Квартирка славная какая! Что плотите? Гончарова. Четыре тысячи триста. Шишкин. Дороговато! (Уходит с Гончаровой в дверь, ведущую во внутренние комнаты.) Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со свечой к фортепиано, переворачивает и рассматривает ноты, затем подбегает к двери кабинета, заглядывает в него, поколебавшись, входит. Освещая свечой полки, читает названия книг, затем, перекрестившись, уходит в вглубь кабинета и скрывается за стеной гостиной. Через некоторое время возвращается в гостиную на свое место к часам. Выходит Гончарова, за ней Шишкин - с узелком в руках. Гончарова. Я передам, передам. Шишкин. Векселек мы завтра же перепишем. Только уж вы попросите Александра Сергеевича, чтобы они сами пожаловали, а то извозчики уж больно дорого стоят. Четвертая Измайловская рота, в доме Борщова, в заду на дворе маленькие оконца, да они знают. Оревуар, мадемуазель. Гончарова Au revoir, monsieur. Никита, проводи! Шишкин уходит. Битков (закрывает часы, кладет инструменты в сумку). Готово, барышня, живут. А в кабинете... я завтра зайду. Гончарова. Хорошо. Битков. Прощенья просим. (Уходит.) Гончарова сидится у камина, протягивает руки к огню. В дверях появляется Никита. Никита. Эх, Александра Николаевна! Гончарова. Ну, что тебе? Никита. Эх, Александра Николаевна! Вот уж и ваше добро пошло. Гончарова. Выкупим. Никита. Из чего же-то выкупим? Не выкупим, Александра Николаевна. Гончарова. Да что ты каркаешь сегодня надо мною? Никита. Не ворон я, чтобы каркать. Раулю за лафит четыреста целковых, ведь это подумать страшно! Аптекарю, каретнику. Первого Карадыкину за бюро платить надо? А заемные письма! Да лих бы еще письма, а то ведь молочнице задолжали, срам сказать! Что ни получим, ничего за пазухой не остается, все идет на расплату. Александра Николаевна, умолите вы его, поедем и деревню. Не будет здесь добра, вот вспомните мое слово! Детишек бы взяли, покойно, просторно... Здесь вертеп, Александра Николаевна, и все втрое! И обратите внимание, ведь они желтые совсем стали и бессонница. Гончарова. Скажи Александру Сергеевичу сам. Никита. Сказывал-с. А они отвечают - пойди, старый хрыч, в болото! И без тебя голова вихрем идет. Гончарова. Ну, Наталье Николаевне скажи. Пауза. Никита. Не буду я говорить Наталье Николаевне, не поедет она. Пауза. А без Натальи Николаевны? Поехали бы вы, детишки и он. Гончарова. Ополоумел, Никита? Никита. Утром бы из пистолета стреляли, потом верхом бы ездили... Детишкам и простор! И удобство! Гончарова. Перестань меня мучить, Никита, уйди. Никита, вздохнув, уходит. Гончарова, посидев еще немного у камина, уходит в дверь во внутренние комнаты. Слышится дверной колокольчик. Потом в кабинет, который в полумраке, входит не через дверь в гостиную, а из передней Никита, проходит в глубь кабинета, а за ним мелькнул и прошел в глубь кабинета какой-то человек. В кабинете изменилось освещение - в глубине, в той части кабинета, которая не видна, зажгли свет. Никита, (глухо, в глубине кабинета). Слушаю-с, хорошо. (Выходит в гостиную и говорит у дверей, ведущих во внутренние комнаты.) Александра Николаевна! Они больные приехали, малины (просят) заварить. Гончарова (за сценой). Ага, хорошо, сейчас. Никита возвращается и скрывается в глубине кабинета. (Гончарова проходит через гостиную с чашкой в руке в кабинет. Стукнув в дверь кабинета.) On entre? (Входит в кабинет, скрывается в глубине его.) Никита показывается в той части кабинета, которая видна, у камина, шевелит в нем угли. (Голос Гончаровой глухо в кабинете.) Alexandre, etes-vous indispose? {Александр вам нездоровится? (фр.).} Лежите, лежите. Может быть, послать за доктором? (Выходит из кабинета, проходя мимо Никиты, говорит ему.) Раздевай барина. (Отходит к камину в гостиной, ждет.) Никита входит в кабинет, а через некоторое время Никита уходит через дверь в переднюю, закрыв ее за собой. (Тогда Гончарова возвращается в глубь кабинета. Слова ее слышны глухо.) Все благополучно, нет, нет... Дверной колокольчик. Никита появляется в гостиной с письмом в руках. Сейчас же Гончарова выбегает к нему навстречу из кабинета. Никита. Письмо Александ... Гончарова (сделав страшные глаза, грозит Никите и вырывает у него письмо, говорит громко). Ага, хорошо, от портнихи... Скажи, что буду завтра в два часа. Ну, что ты стал? Ступай. (Тихо.) Тебе сказано - не подавать писем? Никита, вздохнув, выходит. (Гончарова возвращается в кабинет. Голос ее слышен глухо.) Бог с вами, Александр, говорю же, от портнихи... Право, я пошлю за лекарем. Ну, хорошо, хорошо... Дайте я вас перекрещу. Я умоляю вас не тревожиться. Свет в кабинете гаснет. (Гончарова возвращается в гостиную, закрывает дверь в кабинет, задергивает ее портьерой, подходит к камину, вскрывает письмо, читает, прячет в карман.) Кто эти негодяи? Опять, Боже праведный! (Пауза.) В деревню надо ехать, он прав. Послышался дверной колокольчик, потом где-то голос Никиты, и из дверей, ведущих из гостиной в столовую, появляется Пушкина. Она развязывает ленты капора, бросает его на фортепиано. Лицо ее ослепляющей красоты. Пушкина близоруко щурится, видит Гончарову у камина. Пушкина. Ты одна? Не спишь? Пушкин дома? Гончарова. Он приехал совсем больной и заснул, просил его не беспокоить. Пушкина. Ах, бедный! Да не мудрено, какая буря, господи! Нас засекло снегом! Гончарова. С кем ты приехала? Пушкина. Меня проводил Дантес. Гончарова. Значит, ты все-таки хочешь беды? Пушкина. Ах, ради всего святого, без нотаций. Гончарова Таша, что ты делаешь? Зачем ты напрашиваешься на несчастье? Пушкина. Oh, mon Dieu! Азя, это смешно! Ну кому какое дело, что beur frere {Свояк. (фр.).} меня проводил? Гончарова вынимает письмо, подает Пушкиной. (Пушкина читает. Шепотом.) Он не видел? Гончарова. Бог спас, Никита хотел подать. Пушкина. Ах, старый дурак! (Бросает письмо в камин.) Гнусные люди! Ты знаешь, какая мысль меня осенила? Это она сама же и делает! Гончарова (указывая на камин). Это тебе не поможет. Это сгорит, но завтра придет другое. Он все равно узнает. Пушкина. Азя, я не могу отвечать за анонимные наветы. Он поймет, что все это неправда. Гончарова. Зачем же мне ты говоришь так? Нас никто не слышит. Пушкина. Ну, хорошо, и сознаюсь, я виделась с ним у нее. Но это вышло нечаянно, я не знала, что он придет туда. Гончарова. Наши дела поистине ужасны. Все бесят, долги покою не дают. Уедем в деревню. Пушкина. Бежать? Из Петербурга? Прятанья в деревне? От кого? Из-за того, что какая-то свора низких людей... презренный аноним... Он подумает, что я точно виновата. А между нами ничего нет. И с какой стати? Покинуть Петербург? Я не хочу сойти с ума в деревне! Благодарю покорно! Гончарова. Но неужели ты не хочешь понять, как ему тяжело? И притом денежные дела так запутаны! Пушкина. Ну, уж в этом я не виновата. Конечно, чтобы жить в столице, нужно иметь достаточные средства. Муж должен заботиться об этом. Гончарова. Нет, я не могу с тобой разговаривать, я не понимаю тебя. Пушкина. Ложись спать, Азя. Гончарова. Прощай. (Уходит.) Пушкина некоторое время у камина, потом переходит к окну, смотрит в него, улыбается, очевидно что-то вспоминая. Фонарь с улицы бросает на нее отсвет. В это время из дверей, ведущих в столовую, бесшумно появляется и останавливается в дверях человек. Он в шлеме, на котором поблескивает орел, в тяжелой шинели, запорошен снегом, с палашом, в перчатках с раструбом. Он держит женские перчатки. Человек в шлеме очень красив. Пушкина поворачивается, видит вошедшего. Пушкина (шепотом). Как вы осмелились? Как вы проникли? Сию же минуту покиньте мой дом. Какая дерзость! Я приказываю вам. Дантес (говорит с сильным акцентом, иногда коверкая слова). Вы забыли в санях ваши перчатки. Я боялся, что завтра озябнут ваши руки, и я вернулся. (Кладет перчатки на фортепиано, прикладывает руку к шлему и поворачивается, чтобы уйти.) Пушкина (шепотом). Вы сознаете ли опасность, которой вы меня подвергли? Он за дверьми. (Подбегает к двери кабинета, бесшумно поворачивает ключ, [закрывает портьерой дверь].) На что вы рассчитывали, когда входили? А если бы в гостиной был он? Ведь это же смерть! Дантес. Chaque inseant de la vie est un pas vers la mort {Каждое мгновение моей жизни это шаг к смерти. (фр.).}. Слуга сказал мне, что он спит, и я вошел... Пушкина. Он не потерпит, он убьет меня. Дантес. Из всех африканцев сей, полагаю, самый кровожадный. Но не тревожьте себя, он убьет меня, а не вас. Пушкина. У меня темно в глазах. Что будет со мною? Дантес. Успокойтесь, ничего не случится с вами. Меня же положат на лафет и отвезут на кладбище. И так же будет буря, и в мире ничего не изменится. Пушкина. Я заклинаю вас всем, что у вас есть дорогого, покиньте дом. Дантес. У меня нет ничего дорогого на свете, кроме вас. Не заклинайте меня. Пушкина. Уйдите. Дантес. Ах, нет. Вы причина того, что совершаются безумства. Вы не хотите выслушать меня. А между тем есть величайшей важности дело, которое вам надлежит выслушать. (Пауза) Там... Да? ...иные страны. Скажите мне только одно слово - да, и мы бежим. Пушкина. И это говорите вы? Месяц тому назад женившись на Екатерине, на моей сестре? Ваши поступки не делают вам чести, барон. Ох, нет... не делают... Грех вам... Вы и преступны, вы и безумны! Дантес. Я женился на ней из-за вас. Да, я совершил преступление. Бежим! Пушкина. У меня дети. Дантес. Забудьте. Пушкина. О, ни за что! Дантес. Я постучу к нему в дверь. Пушкина. О, жестокая мука. Не смейте! Неужели вам нужна моя гибель? Дантес целует Пушкину. Зачем, зачем вы появились на нашем пути? Вы заставили меня и лгать и вечно трепетать... Ни ночью сна, ни днем покою... Часы бьют полночь. Боже мой, уходите! Дантес. Придите еще раз к Идалии, нам необходимо поговорить. Пушкина. Завтра на балу у Воронцовой, после котильона, подойдите ко мне. Дантес прикладывает руку к шлему, поворачивается и уходит. (Крестится, прислушивается.) Скажет Никита или не скажет? Нет, не скажет, ни за что не скажет. О, горькая отрава... (Подбегает к окну гостиной, смотрит в него, еще раз крестится, потом подбегает к двери кабинета, прикладывает ухо, слушает, поворачивает ключ, отдергивает портьеру, задувает свечи и выходит через дверь, ведущую во внутренние комнаты.) Через некоторое время ручка в дверях кабинета поворачивается, возникает полоска света, дверь приоткрывается, полоска света расширяется. Потом тьма... ...Зимний день. Столовая в квартире Салтыкова. Рядом библиотека с массою книг. Из библиотеки открыта дверь, в которую видна часть гостиной. В столовой накрыт завтрак. Филат стоит у дверей. Кукольник. Разрешите, Александра Сергеевна, представить вам нашего лучшего поэта отечественного, Владимира Григорьевича Бенедиктова. Истинный светоч и талант! Бенедиктов (скромный человек в вицмундире). Ах, Нестор Васильевич! Кукольник. Господа офицеры, поддержите меня! Вы высоко цените его творчество. Преображенцы, сыновья Салтыкова, улыбаются. Салтыкова. Enchantee de vous voir... {Рада вас видеть! (фр.).} Очень рада вас видеть. Сергей Васильевич очень, очень любит наших литераторов. Следом за Бенедиктовым к руке Салтыковой подходит князь Долгоруков. Очень рада вас видеть, князь Петр Владимирович. Из дверей гостиной через библиотеку в столовую проходит Богомазов. Богомазов. Александра Сергеевна! (Подходит к руке Салтыковой.) А почтеннейшего Сергея Васильевича еще нет, я вижу? Салтыкова. Он тотчас будет, просил извинить. Очень, очень рада, господа. Богомазов (Долгорукову). Здравствуйте, князь. Долгоруков. Здравствуйте. Богомазов (Кукольнику). Был вчера на театре, видел вашу пиэсу. Истинное наслаждение! Позвольте поздравить вас и облобызать! Публики - яблоку негде упасть! Многая, многая лета, Нестор Васильевич! Филат. Сергей Васильевич приехали. Кукольник (тихо, Бенедиктову). Ну, брат, насмотришься сейчас! Оригинал! Филат открывает широко дверь, и появляется Салтыков. Он в цилиндре, в шубе, с тростью и с громадным фолиантом под мышкой. Входит в комнату, сильно стуча тростью, ни на кого не глядя, подходит к Филату, у которого в руках поднос. Бенедиктов кланяется Салтыкову, но поклон его попадает в пустое пространство. Кукольник дергает Бенедиктова, подмигивает ему. Долгоруков и Богомазов смотрят в потолок, делая вид, что не замечают Салтыкова. Филат наливает чарочку водки. Салтыков окидывает невидящим взором группу гостей, выпивает, закусывает кусочком черного хлеба, прищуривается. Преображенцы улыбаются. Салтыков (сам себе). Да-с! Секундус парс! Секундус! (Смеется сатанинском смехом и уходит.) Бенедиктов, побледнев, смотрит на Кукольника. Кукольник. Это он называет своим инкогнито... Салтыкова. Mon mari... Кукольник. Александра Сергеевна, не извольте беспокоиться! Знаем, знаем! На отечественном языке говорите, Александра Сергеевна. Вы услышите, как звучит этот язык в устах поэта! Салтыкова (Бенедиктову). Мой муж - страшнейший чудак... Я надеюсь, что это не помешает вам чувствовать себя у нас без церемоний. В столовую входит Салтыков. Он без цилиндра, без шубы, без трости, но по-прежнему с фолиантом. Все обращают к нему оживленные лица. Богомазов кланяется. Салтыков (поднимает палец). А-а-а-а! Очень рад! (Стучит пальцем по фолианту.) Сикундус парс! Секундус! Преднамеренная опечатка. Корпус юрис романи {Corpus Juris Romani! - Свод римского права! (Лат.).}. Эльзевир! (Преображенцам.) Здравствуйте, сыновья! Преображенцы улыбаются. Богомазов. Позвольте поглядеть, Сергей Васильевич! Салтыков. Назад! Салтыкова. Serge! Салтыков. Книги не для того печатаются, чтобы их руками трогать. (Ставит книгу на камин. Обращается к Салтыковой.) Ежели ты только ее тронешь! Салтыкова. И не подумаю, и не надобно мне. Салтыков. Филат, водки! Прошу. Гости подходят, пьют и закусывают. Салтыкова. Прошу за стол. Усаживаются. Филат подает блюдо. Салтыков (глядя на руку Кукольника). Вас можно поздравить? Кукольник. Да-с, государь император пожаловал за пьесу мою "Рука Всевышнего..." Долгоруков. Вас наградила. Салтыков. Неважный перстенек! Кукольник. Сергей Васильевич! Салтыков. По поводу сего перстня вспоминается мне следующее... Филат. Что это на камине? Филат, Книга-с. Салтыков. Не ходи возле нее. Филат. Слушаю-с. Салтыков. Да, вспоминается мне... в бытность мою молодым человеком, император Павел пожаловал мне звезду Андрея Первозванного, усеянную алмазами необыкновенной величины... Преображенцы косятся на Салтыкова. ...а такой перстень я и сам могу себе купить за двести рублей или за полтораста. Салтыкова. Serge, что ты говоришь? Бенедиктов подавлен. И все ты наврал, никакой звезды у тебя нет. Салтыков. Ты ее не знаешь, я ее прячу от всех. Тридцать семь лет, вместе с табакеркой. Салтыкова. Ты бредишь. Салтыков. Не слушайте ее, господа. Женщины ничего не понимают в наградах, которые раздают российские императоры. (Постучав по перстню Кукольника.) Сейчас видел... проехал. Le grand bourgeois. В саночках. Кучер Антип. Богомазов. Это вы хотите сказать, государь император? Салтыков. Да, он. Богомазов. У императора кучер Петр. Салтыков. Нет, Антип кучер. Долгоруков. Ежели не ошибаюсь, Сергей Васильевич, случай со звездой был тогда же, что и с лошадью? Салтыков. Нет, князь, вы ошибаетесь. Это происшествие было позже, в царствование императора Александра. (Бенедиктову.) Поэзией изволите заниматься? Бенедиктов. Да-с. Салтыков. Опасное занятие. Вот вашего собрата по перу Пушкина недавно в третьем отделении отодрали. Салтыкова. С тобой за столом сидеть нет никакой возможности, какие ты неприятности рассказываешь! Салтыков. Кушайте, пожалуйста, господа, (Салтыковой.) И тебя тоже могут отодрать. Долгоруков. Между прочим, это, говорят, верно, я тоже слышал. Только это было лет семнадцать назад. Салтыков. Нет, я сейчас слышал. Проезжаю мимо Цепного мосту, слышу, человек орет. Спрашиваю, что такое? Говорят, Пушкина, барин, дерут. Богомазов. Помилуйте, Сергей Васильевич, это петербургские басни! Салтыков. Какие же басни? Меня самого чуть-чуть не отодрали. Император Александр хотел мою лошадь купить за тридцать пять тысяч рублей, а я, чтобы не продавать, из пистолета ее застрелил. К уху приложил пистолет и выстрелил. (Бенедиктову.) Ваши стихотворения у меня есть в библиотеке. Шкаф зет, полка тринадцатая, номер сто тридцатый. Сочинили что-нибудь новое? Кукольник. Как же, Сергей Васильевич! (Бенедиктову.) Прочитай "Звездочку". Преображенцы, вы любите поэзию, просите его! Преображенцы улыбаются. Салтыкова. Прочитайте. Право, это так приятно после этих мрачных рассказов, как кого-то отодрали. Бенедиктов (сконфужен. Встает). Право, я... Салтыков. Филат, перестань громыхать блюдом. Бенедиктов (декламирует). Путеводною звездою Над пучиной бытия Ты сияешь предо мною, Дева светлая моя! Салтыкова. Как хорошо! Бенедиктов. Перед чернию земною Для чего твой блеск открыт? Я поставлю пред тобою Вдохновенья верный щит. Да язвительные люди Не дохнут чумой страстей На кристалл прозрачный груди, На эмаль твоих очей! Преображенцы, перемигнувшись, выпивают. Нет, сияешь ты беспечно И не клонишься ко мне. О, сияй, сияй же вечно В недоступной вышине! Будь звездою неземною, Непорочностью светись И, катясь передо мною В чуждый мир не закатись! Кукольник. Браво! Браво! Каков! Преображенцы, аплодируйте! Богомазов. Прелестная пиэса! [Позвольте мне списать ее.] Салтыкова. Как поэтично, как трогательно пишете! Салтыков. А может, вас и не отдерут. Филат. (Салтыковой). К вам графиня Александра Кирилловна Воронцова-Дашкова. Салтыкова. Проси в гостиную. (Вставая.) Простите, господа, я покину вас. Может быть, угодно курить, прошу. (Проходит через библиотеку, скрывается в гостиной.) Кукольник (Салтыкову). Истинного поэта драть - не за что, Сергей Васильевич! Преображенцы, наполните ваши бокалы! Пребраженцы охотно наполняют бокалы. Здоровье первого поэта отечества! Ура! Богомазов (пьет). Фора! Фора! Салтыков встает, за ним встают гости. Салтыков идет в библиотеку, усаживается там на диване, за ним следуют другие. Филат проносит в библиотеку шампанское, раздает трубки. Салтыков. Первый поэт? Кукольник. Голову ставлю, Сергей Васильевич, первый! Салтыков. Агафон! Агафон появляется. Агафон! Из второй комнаты, шкаф зет, полка тринадцатая, переставь господина Бенедиктова в этот шкаф, а господина Пушкина переставь в тот шкаф. (Бенедиктову.) Первые у меня в этом шкафу. (Агафону.) Не вздумай уронить на пол. Агафон. Слушаю-с, Сергей Васильевич. (Уходит.) Бенедиктов подавлен. Долгоруков. А как же, господин Кукольник, все утверждают, что первым является Пушкин? Кукольник. Химеры! Агафон появляется с двумя томиками, влезает на стремянку у шкафа. Салтыков. Извините, вы говорите, Пушкин первый? Агафон, задержись там! Агафон остается на стремянке с томами в руках. Кукольник. Он ничего не пишет! Долгоруков (хихикая, вынимает из кармана листок). Как же вы говорите не пишет? Вот недавно, мне дали списочек с последнего его стихотворения. Богомазов, Бенедиктов, Кукольник рассматривают листок. Преображенцы выпивают. Кукольник. Боже мой! Боже мой! И это пишет русский! Преображенцы, не подходите к этому листку! Богомазов. Ай-яй-яй... (Долгорукову.) Дозвольте мне списать. Люблю, грешник, вольную литературу. Долгоруков. Пожалуйста. Богомазов (берет листок, усаживается к столу). Только, князь, тссс... никому! (Берет перо, пишет.) Кукольник. Ежели сия поэзия пользуется признанием современников, то слушай, Владимир, не пиши на русском языке! Тебя не поймут! Беги от них! Уйди в тот мир, где до сих пор звучат терцины божественного Алигиери! О, divina commedia! {О, божественная комедия! (итал.).} Протяни руку великому Франческо! Его канцоны навевают на тебя вдохновение! Пиши по-итальянски, Владимир! Салтыков. Агафон! В итальянском шкафу есть у нас место? Агафон. Так точно, Сергей Васильевич. Богомазов. Браво, браво, Нестор Васильевич! Бенедиктов. Зачем же ты так кипятишься, Нестор?.. Кукольник. Я не могу слушать несправедливости! Вся душа у меня горит! А этот злосчастный Пушкин! Да, у него было дарование! Неглубокое, поверхностное, но было дарование! Но он его растратил, разменял, он угасил свой малый светильник! Преображенцы, дайте мне вина! Он высох, исчерпался, исписался до дна! Он бесплоден, как смоковница, и ничего не напишет, кроме вот таких позорных строк! И притом какая самонадеянность! Надменный тон, резкость в суждениях. Все, что не им выдумано, - мерзость, дрянь... О, мишурный талант! Жалок, жалок ваш Пушкин! Богомазов. Браво, браво! Трибун! Кукольник. О, злосчастный Пушкин! Да разве тебя можно поставить рядом с чистым певцом! Я пью здоровье первого поэта отечества Бенедиктова! Воронцова-Дашкова (бесшумно появляется на пороге библиотеки). Все, что вы сказали сейчас, неправда. Бенедиктов бледнеет. Ваш Бенедиктов очень плохой поэт. Богомазов замирает. Я думала, что Пушкина травят только в свете. Ну, да, он чужой. Но вы, вы занимаетесь литературой, и мне кажется, я слышала, как черная зависть говорит вашими устами. Кукольник. Позвольте, графиня! Преображенцы стоят, вытянувшись. Долгоруков от счастья хихикает, завалившись за спину Богомазова. Салтыкова (появляется в дверях). Графиня, позвольте вам представить Нестора Васильевича Кукольника и поэта Владимира Григорьевича Бенедиктова. Долгоруков от счастья давится. Преображенцы, переглянувшись, выходят в столовую и, обменявшись многозначительным взором, исчезают из нее. Воронцова-Дашкова. Ах, боже мой, простите меня великодушно, я увлеклась... простите... Милая Александра Сергеевна, я убегаю... я убегаю... (Скрывается в гостиной.) Салтыкова скрывается вслед за ней. Бенедиктов с искаженным лицом выходит в столовую. Кукольник за ним. Бенедиктов. Зачем ты меня повез на этот завтрак?! Я сидел тихо дома... А все ты! И вечно ты! Кукольник. Жалкий свет! Терпи, Владимир! Салтыков. Агафон? Снимай обоих, и Пушкина и Бенедиктова! В ту комнату! Занавес
    1 2 3 4