Михаил Булгаков: Дневник Елены Булгаковой. 1935 год

Новый год встречали у Леонтьевых. Невероятное изобилие. Они необыкновенно милы и сердечны.

Все было хорошо, но около трех ввалилась компания их соседей Шервинских и их гостей. Мы почти сразу же ушли.

Сегодня у М. А. мигрень. Из-за этого не пошли на премьеру водевилей в Сатиру.

А вечером М. А. полегчало, и он мне диктовал сценарий.

Сегодня через ВОКС отправила японскому театру запрошенные «Мертвые души».

Вечером была за кулисами в филиале, в уборной М. А., смотрела, как его гримировали и одевали, как он выходит на сцену.

В его уборной — клуб, собираются все участники спектакля.

Дикий мороз — тридцать два по Цельсию. Днем была с М. А. в театре, их фотографировали всех в костюмах и декорациях («Пиквик»).

Вчера Оля сказала, что назначено чтение новой пьесы Афиногенова, о которой Немирович сказал: «Очаровательный эскиз». Кроме того, Оля говорила, что надо по-человечески пожалеть Афиногенова: и «Ложь» не вышла, и «Портрет» не вышел, а он с чисто большевистской энергией все пишет и пишет…

Потом еще: «Мольер» не может идти ни на большой сцене, ни в филиале. Если на большой пойдет, состав неподходящий, слабый. Если в филиале, то ни с одной пьесой на большой сцене не расходится.

Были на генеральной «Китежа». Музыка изумительная, постановка пыльная.

Днем в вестибюле филиала М. А. окликнул и потом подошел к нему Анатолий Каменский. Болтлив. М. А. слушал молча, изредка односложно отвечая. Из рассказов А. Каменского: был в Париже на спектакле «Белая гвардия». Когда актеры начали петь «Боже, царя храни…», публика встала. «Не встали только Милюков и я».

«Шляпа» в Вахтанговском. Убого. В антракте пригласили чай пить. Там были Вересаев, Нежданова, вахтанговцы.

У М. А. грипп, лежит. Горчаков привозил эскизы Вильямса к «Мольеру». Особенно понравились М. А. — лестница у короля, внутренность театра — сцена (в последнем акте) и кладбище.

М. А. четыре дня назад пробовал лечить Дмитриева тоже гипнозом — от его страхов. Так вот сегодня Дмитриев звонил в диком восторге — помогло! Когда еще можно придти? Мрачные мысли, говорит, его покинули, он себя не узнает.

Позвонил, наконец, доктор Берг. Объяснил, что был невероятно занят. Предложил для сеансов — сегодня, седьмого и девятого.

Мы пошли к нему. Сеанс был, как говорил после М. А., замечательно хорош.

Сегодня вечером у нас были Берги, Леонтьевы, Арендты и Маруся Т. Сначала — до ужина — М. А. и Берг уединились в кабинете для сеанса. А потом все ужинали. Уходя, Берг сказал, что он счастлив, что ему удалось вылечить именно М. А.

Сегодня М. А. один ходил в Театр на спектакль.

Сегодня М. А. в последний раз играл судью — вводят Курочкина.

Но я почему-то уверена, что М. А. еще будет играть. Не знаю, почему.

М. А. читал четвертую, пятую, шестую, седьмую и восьмую картины. Старику больше всего понравилась четвертая картина — в жандармском отделении.

Вообще они все время говорят, что пьеса будет замечательная, несмотря на то, что после читки яростно критиковали некоторые места. Старик не принимает выстрела Дантеса в картину.

А Мария Гермогеновна оспаривает трактовку Натальи. Но она неправа, это признал и В. В.

Днем приходили из «Красной нови» за экземпляром биографии Мольера.

Оттуда звонили еще давно, но М. А. все не давал ответа. Теперь он уверяет, что они провалятся так же, как Канторович.

Вечером был Жуховицкий. Вечный острый разговор на одну и ту же тему — о судьбе М. А.

— Вы должны высказаться… Должны показать свое отношение к современности…

— Сыграем вничью. Высказываться не буду. Пусть меня оставят в покое.

Вечером были у Вересаевых. Там были пушкинисты: Цявловский с женой, Чулков, Неведомский, Верховский, кроме того — Тренев, Русланов.

Я, по желанию Викентия Викентьевича, сделала небольшой доклад по поводу моего толкования некоторых записей Жуковского о последних днях Пушкина.

За ужином Вер[есаев], шутя, посвятил меня в «пушкинисты» (как в рыцарей посвящали).

Цявловский с диким темпераментом говорил о Пушкине, о книге «Литературное насл. Пушкина». Неведомский болтал, болтал и залил красным вином скатерть.

Тяжелая репетиция у Станиславского. «Мольер». М. А. пришел разбитый и взбешенный. К. С. вместо того, чтобы разбирать игру актеров, стал при актерах разбирать пьесу. Говорит наивно, представляет себе Мольера по-гимназически. Требует вписываний в пьесу.

Опять у Станиславского. Маленький оперный зал в Леонтьевском. Станиславский начал с того, что погладил М. А. по рукаву и сказал: «Вас надо оглаживать». Очевидно, ему уже передали, что М. А. обозлился на его разбор при актерах.

— создатель гениального театра. Хочет вписывания таких вещей, которые М. А. считает тривиальными или ненужными.

Яростное столкновение со Станицыным и Ливановым, которые, обрадовавшись поддержке К. С. стали требовать вставок в роли.

Но сегодня М. А. пришел домой в лучшем состоянии, чем в прошлый раз. Как-то успокоился. Говорит, что Станиславский очень хорошо сострил про одного маленького актера, который играет монаха при кардинале — что «это поп от ранней обедни, а не от поздней».

Все это время прошло — у Станиславского с разбором «Мольера». М. А. измучен.

Станиславский хочет исключить лучшие места: стихотворение, сцену дуэли и т. д. У актеров не удается, а он говорит — давайте, исключим.

— Я не доказываю, что пьеса хорошая, может быть, она плохая. Но зачем же ее брали? Чтобы потом калечить по-своему?

Вчера у нас были Оля с Калужским. М. А. рассказывал нам, как все это происходит в Леонтьевском.

Семнадцатый век старик называет «средним веком», его же — «восемнадцатым». Пересыпает свои речи длинными анекдотами и отступлениями, что-то рассказывает про Стаховича, про французских актеров, доказывает, что люди со шпагами не могут появиться на сцене, то есть нападает на все то, на чем пьеса держится.

Портя какое-нибудь место, уговаривает М. А. «полюбить эти искажения».

А сегодня вздумал пугать М. А. французским послом:

— А что вы сделаете, если посол возьмет и уедет со второго акта?

Шла репетиция в его оперном театре — «Царская невеста». Один молодой певец страшно боялся Станиславского и все старался держаться за печкой.

— Это кто там за печкой прячется? Как ваша фамилия?

— Вы должны так держаться на сцене, как будто вы самую главную роль играете. Вы оперу знаете?

Актер — в поту — берет палочку и дирижирует. После увертюры, которую он, ко всеобщему удивлению, хорошо провел, — К. С.:

Телешева приводит к Станиславскому Конского репетировать «Мертвые души». Станиславский:

— Этого не может быть! Таких фамилий не бывает!

— Представь себе, что на твоих глазах Сергею начинают щипцами уши завивать и уверяют, что это так и надо, что чеховской дочке тоже завивали, и что ты это полюбить должна…

Вчера были на концерте вагнеровском в Большом зале консерватории. Дирижировал Сенкар, пел Рейзен — Вотана, прощание и заклинание огня. Оркестр мал для Вагнера, всего человек восемьдесят. Рейзен — страшная дубина.

Сегодня звонил Жуховицкий и рассказывал, что в одном американском журнале Вельс написал статью о советском театре. Там он пишет примерно так, что советский театр, оставив агитацию, перешел на другие рельсы. Во-первых, появилась советская комедия, верней, фарс, во-вторых, ставят классиков, и, в-третьих, есть Михаил Булгаков. Если бы таких драматургов было несколько, можно было бы сказать, что существует советская драма.

М. А. продиктовал мне девятую картину — набережная Мойки. Концовка — из темной подворотни показываются огоньки — свечки в руках у жандармов, хор поет «Святый Боже…»

Наконец, сегодня М. А. написал отзыв о режиссерском сценарии «Мертвых душ». Про многое: «Это надо исключить!» Но исключит ли Пырьев?

Пронзительный ветер и солнце. Весна чувствуется.

В «Известиях» портрет лорда Идена — хранителя печати английского. Молод и красив.

— хранитель печати, как он ее прячет в карман, как, оглянувшись по сторонам, вынимает, торопливо пришлепывает и тут же прячет.

Проводила М. А. в Театр, посидела напротив в артистическом кафе, пока он получал жалованье, потом проводила его к Станиславскому.

Во время нашего отсутствия принесли конверт из американского посольства. Приглашает нас посол на 23 апреля. Приписка внизу золотообрезного картона: фрак или черный пиджак.

Надо будет заказать М. А. черный костюм, у него нет. Какой уж фрак.

Оля по телефону рассказала, что Мамошин говорил Калужскому: «Ячейка устраивает обсуждение «Мольера». Доложим К. С. мнение парторганизации об этой пьесе, а там уже дело Театра».

— В филиале — это своим чередом. Но вообще!..

Сегодня с М. А., зайдя сначала к портному Павлу Ивановичу, пошли в Торгсин. Купили английскую хорошую материю по восемь руб. золотом метр. Приказчик уверял — фрачный материал. Но крахмальных сорочек — даже уж нефрачных — не было. Купили черные туфли, черные шелковые носки.

— Такая дрянь, такая гадость, ни за что больше не пойду.

Вчера М. А. пригласили в партком, там было обсуждение «Мольера». Мамошин говорил, что надо разобраться, что это за пьеса и почему она так долго не выходит. А также о том, что «мы должны помочь талантливому драматургу Михаилу Афанасьевичу Булгакову делать шаги».

Заседание было длинное, сперва с исполнителями, потом их удалили.

М. А. у Вересаева. Читал две последних картины из «Пушкина» — вчерне.

Кто-то рассказал М. А. (он сам не видел), что в Театре вывешена резолюция парткома, в которой сказано что-то вроде того, что «пьесе грозила опасность превратиться в личную драму Мольера, но ввиду того, что К. С. хочет расширить ее, — ее следует выпустить».

Вечером был Русланов. М. А. рассказал ему содержание «Пушкина». Говорил, что еще не решил для себя, как назвать пьесу. Русланов советовал — «Пушкин».

Русланов записывает нас на дачный участок в их поселке. Мечты о даче.

Ходили днем в Кубу, там переплетная мастерская. Кроме того — ларек с книгами. Купил М. А. переписку Чайковского с Мекк и материалы Достоевского.

Обедала у нас Ахматова, приехала хлопотать за какую-то высланную из Ленинграда знакомую. Говорит, что Модзалевский сказал ей, что сразу же ответил на мое письмо.

М. А. приходит с репетиций у К. С. измученный. К. С. занимается с актерами педагогическими этюдами. М. А. взбешен — никакой системы нет и не может быть. Нельзя заставить плохого актера играть хорошо.

Потом развлекает себя и меня показом, как играет Коренева Мадлену. Надевает мою ночную рубашку, становится на колени и бьет лбом о пол (сцена в соборе).

Сегодня звонила в «Красную новь», наткнулась прямо на Мармуша, который быстро сказал, что десятого или двенадцатого будет решен вопрос о печатании Булгакова в их журнале.

— Запомни: больше никогда в жизни ты его не услышишь и не увидишь.

В «Литературной газете», по словам Ермолинского, напечатано: режиссер Коростин будет ставить «Ревизора» по сценарию Шкловского. (Текст не буквальный.)

Часа через два звонил Коростин, только что приехавший из Киева, радостно объявил о принятии последнего варианта сценария М. А.

Вечером зашел Вересаев. М. А. говорил с ним о предложении Ермолинского инсценировать для кино будущего «Пушкина». Вересаев сказал:

— Я уже причалил свою ладью к вашему берегу. Делайте, как вы находите лучшим.

По-видимому, старику было приятно. Он только спросил, знает ли сценарист, что пьеса без Пушкина?

Потом он ушел наверх к Треневу, где справлялись имянины жены Тренева. А через пять минут появился Тренев и нас попросил придти к ним. М. А. побрился, выкупался, и мы пошли. Там была целая тьма малознакомого народа. Длинный, составленный стол с горшком цветов посредине, покрытый холодными закусками и бутылками. Хозяйка рассаживала гостей. Потом приехала цыганка Христофорова, пела. Пела еще какая-то тощая дама с безумными глазами. Две гитары. Какой-то цыган Миша, гитарист. Шумно. Пастернак с особенным каким-то придыханием читал свои переводные стихи, с грузинского. После первого тоста за хозяйку Пастернак объявил: «Я хочу выпить за Булгакова!» Хозяйка: «Нет, нет! Сейчас мы выпьем за Викентия Викентьевича, а потом за Булгакова!» — «Нет, я хочу за Булгакова! Вересаев, конечно, очень большой человек, но он — законное явление. А Булгаков — незаконное!»

Дмитриев и Конский. Гриша принес мне Цвейга — биографию Марии-Антуанетты, на французском. Дмитриев, придя, сурово потребовал стакан молока и белый хлеб. У него, кажется, язва. Он выпивает молоко, ложится животом книзу на диван — и ему делается легче. Во всяком случае за ужином с аппетитом ел салат, икру, огурцы. Все у нас было холодное на ужин, так как целый день не горел газ. И обеда не было. М. А. был в ударе, рассказывал о репетициях «Мольера», показывал Станиславского, Подгорного, Кореневу и совершенно классически — Шереметьеву в роли Рене, няньки Мольера. Потом показал Владимира Сергеевича, брата К. С. У Дмитриева катились градом слезы — от смеху, он задыхался. Это, правда, смешно: Влад. Серг. умильно смотрит на собеседника святыми глазами, пожимает ему руку, а сам в это время бросает острый тревожный взгляд на вошедшего нового человека.

Сергей порезал большой палец, да так сильно, что М. А. решил, что — калека, музыка кончена. (Он мечтает сделать из Сергея пианиста или дирижера.)

М. А. взбесился, орал на него, на нас с Лоли, что не досмотрели. Сергей стоял, бледнел, синел. М. А. уложил его, перевязал палец. Вызвали Блументаля. Тот успокоил.

Утром позвонил Жуховицкий. Когда мы можем назначить день — Боолену (секретарю посла) очень хочется пригласить нас обедать. М. А. вместо ответа пригласил Боолена, Тейера (тоже секретарь) и Жуховицкого к нам сегодня вечером.

Ужин — икра, лососина, домашний паштет, редиски, свежие огурцы, шампиньоны жареные, водка, белое вино.

Американцы говорят по-русски. Боолен совсем хорошо.

М. А. показал свои фотографии и сказал, что подает прошение о заграничных паспортах. Жуховицкий подавился. А американцы нашли, что это очень хорошо, что ехать надо.

Боолен хочет вместе с Жуховицким переводить на английский «Зойкину квартиру».

На прощанье сговорились — девятнадцатого придем к Боолену обедать.

Письмо от Николая из Парижа: «Зойкину квартиру» все-таки хотят ставить в театре «Vieux Colombier». Николай пишет, что группа актеров (б. актеров Художественного театра) ставит в Северной Америке «Дни Турбиных». Кто будет охранять права М. А.?

М. А. днем ходил к Ахматовой, которая остановилась у Мандельштамов.

Ахматовскую книжку хотят печатать, но с большим выбором.

Жена Мандельштама вспоминала, как видела М. А. в Батуме лет четырнадцать назад, как он шел с мешком на плечах. Это из того периода, когда он бедствовал и продавал керосинку на базаре.

Оля рассказывала: Станиславский, услышав, что Булгаков не пришел на репетицию из-за невралгии головы, спросил:

— Это у него, может быть, оттого невралгия, что пьесу надо переделывать?

— У Симонова монастыря воздух даже лучше… Правда, им нужен автомобильный транспорт…

Но старики никак не могут встретиться вместе, чтобы обсудить этот проект.

— Я не хочу говорить с ним по телефону, он меня замучает. Я лучше к нему заеду… тринадцатого, хотя бы.

— Я не могу принять его тринадцатого, раз что у меня тринадцатое — выходной день. Мне доктор не позволяет даже по телефону говорить.

Вл. Ив. — Оле: — Я могу придти шестнадцатого.

К. С. — Жена моя, Маруся, больна, она должна разгуливать по комнатам, я не могу ее выгнать.

Вл. Ив. — Оле: — Я приеду только на пятнадцать минут.

К. С. — Оле: — Ну, хорошо, я выгоню Марусю, пусть приезжает.

Вл. Ив. — Оле: — Я к нему не поеду, я его не хочу видеть. Я ему письмо напишу.

— Я письма не буду писать, а то он скажет, что я жулик и ни одному слову верить все равно не будет. Просто позвоните к нему и скажите, что я шестнадцатого занят.

Объясняется это последнее тем, что старики (Леонидов, Качалов и Москвин) страшно возмутились и заявили протест против такого отношения к актерам. И Вл. Ив. сдал все свои позиции.

Оля передала, со слов Ник. Влад. Сологуба, что умер Юра Неелов.

Автографы на первом томике «Белой гвардии»

Утром позвонил и вечером пришел из «Литературного агентства» Уманский насчет «Мертвых душ». Спросил и о «Мольере». Но договор на него с Фишером еще не кончился. А «Мертвые души» проверю, они как будто свободны.

Звонил Катинов, что Шумяцкому понравился сценарий «Ревизора», что он хотел бы говорить с М. А. лично. Завтра Коростин заедет за М. А. и поедут на совещание к Шумяцкому, там и Катинов будет.

Коростин около двенадцати позвонил, что он сидит в ГУФК'е и неизвестно еще, когда будет совещание.

Обедали у Боолена. Были еще какие-то американцы из посольства, Жуховицкий и — неожиданно — Лина Степанова.

На прощанье пригласили американцев к себе. Лина сказала: «Я тоже хочу напроситься к вам в гости».

Вчера в театре на «Мертвых душах» мне передали протокол репетиции «Мольера», на которой М. А. не присутствовал. Из него видно, что К. С. всю пьесу собирается ломать и сочинять наново. М. А. тут же продиктовал мне письма Станиславскому и Горчакову с категорическим отказом от переделок и просьбой вернуть пьесу, если она не подходит Театру в этом виде.

Бал у американского посла. М. А. в черном костюме. У меня вечернее платье исчерна-синее с бледно-розовыми цветами. Поехали к двенадцати часам. Все во фраках, было только несколько смокингов и пиджаков.

Афиногенов в пиджаке, почему-то с палкой. Берсенев с Гиацинтовой. Мейерхольд и Райх. Вл. Ив. с Котиком. Таиров с Коонен. Буденный, Тухачевский, Бухарин в старомодном сюртуке, под руку с женой, тоже старомодной. Радек в каком-то туристском костюме. Бубнов в защитной форме.

Боолен и Файмонвилл спустились к нам в вестибюль, чтобы помочь. Буллит поручил м-с Уайли нас занимать.

В зале с колоннами танцуют, с хор — прожектора разноцветные. За сеткой — птицы — масса — порхают. Оркестр, выписанный из Стокгольма. М. А. пленился больше всего фраком дирижера — до пят.

Ужин в специально пристроенной для этого бала к посольскому особняку столовой, на отдельных столиках. В углах столовой — выгоны небольшие, на них — козлята, овечки, медвежата. По стенкам — клетки с петухами. Часа в три заиграли гармоники и петухи запели. Стиль рюсс.

В верхнем этаже — шашлычная. Красные розы, красное французское вино. Внизу — всюду шампанское, сигареты.

— и секретари и Файмонвилл (атташе) и Уорд все время были с нами. Около шести мы сели в их посольский кадиллак и поехали домой. Привезла домой громадный букет тюльпанов от Боолена.

М. А. по приглашению Союза советских писателей пошел на встречу с Гордоном Крэгом.

М. А. написал письмо Горчакову с просьбой освободить его по болезни от режиссерской работы по «Мольеру».

Из «Красной нови», без одного слова, возвращена рукопись биографии «Мольера». Двадцатого я послала в редакцию телеграмму о возврате.

У нас вечером — жена советника Уайли, Боолен, Тейер, Дюброу и еще один американец, приятель Боолена, из Риги. Боолен просил разрешения привезти его. И, конечно, Жуховицкий.

Уайли привезла мне красные розы, а Боолен — М. А. — виски и польскую зубровку.

М. А. читал первый акт «Зойкиной квартиры» — по просьбе Боолена. Читал — в окончательной редакции.

Боолен еще раз попросил дать им «Зойкину» для перевода на английский. М. А. дал первый акт пока и взял с Жуховицкого расписку в том, что Жуховицкий берет на себя хлопоты для получения разрешения в соответствующих органах СССР на отправку за границу.

М-с Уайли звала «с собой в Турцию». Она с мужем едет через несколько дней на месяц в Турцию.

Репетиции «Мольера» у Станиславского идут по основному тексту М. А.

Вчера Боолен пригласил нас на просмотр фильма в посольство, в половину пятого.

Из русских были еще только Немирович с женой.

Буллит подводил к нам многих знакомиться, в том числе французского посла с женой и очень веселого толстяка — турецкого посла. М-с Уайли пригласила нас завтра к себе в 10.30. Боолен сказал, что заедет за нами.

Первого мы днем высыпались, а вечером, когда приехал Боолен, поехали кругом через набережную и центр (смотрели иллюминацию).

У Уайли было человек тридцать. Среди них — веселый турецкий посол, какой-то французский писатель, только что прилетевший в Союз, и, конечно, барон Штейгер — непременная принадлежность таких вечеров, «наше домашнее ГПУ», как зовет его, говорят, жена Бубнова.

Шампанское, виски, коньяк. Потом — ужин a la fourchette: сосиски с бобами, макароны-спагетти и компот. Фрукты. Писатель, оказавшийся кроме того и летчиком, рассказывал о своих полетах. А потом показывал и очень ловко — карточные фокусы.

Вчера днем заходил Жуховицкий, принес перевод договора с Фишером насчет Англии и Америки на «Дни Турбиных». Он, конечно, советует Америку исключить. Плохо отзывался о Штейгере.

Сегодня Жуховицкий звонил: Не знаете, где Боолен!! Назначена была встреча для первой работы над переводом — и нет его.

Звонил Шапошников: подписано соглашение с Францией.

«Блаженство». М. А. прочитал им те отрывки, что сделал. Обещал им сдать к первому декабря.

У нас Вересаев, Ангарский, Дмитриев и Треневы. Дмитриев спорил с Ангарским насчет «Пиковой дамы». Заволновался по своему обыкновению, закричал на Ангарского:

— И все это чепуха! И ничего это неверно! И вообще вы «Пиковую даму» сорок лет тому назад смотрели!

— Не понимаю, почему это теперь писатели пишут все на исторические темы, а современность избегают?

В течение недели М. А. диктовал «Зойкину», сильно чистил пьесу.

О «Зойкиной» же получили извещение от Фишера, что она шла в Брюнне в ноябре и декабре тридцать третьего года.

И о ней же пишет Коля из Парижа. По-видимому, там серьезно решили ее ставить.

— с копией письма из Стокгольма от уполномоченного представителя ВОКСа в Стокгольме. Шведское общество «Радио-чиенст» обратилось в полпредство СССР, чтобы «выхлопотали для него у Булгакова разрешение передать по радио о шведском переводе «Турбиных»». Предлагают гонорар в шведских кронах — двести. М. А. согласился.

Вчера ходили в театр к Егорову говорить о договоре на «Мольера». Егоров завел такую тему: кто виноват, что постановка затянулась?

— Вы хотите знать виновников? Хорошо, я вам назову. Выдам их с головой. — Это — Константин Сергеевич, Владимир Иванович Немирович и вся дирекция.

Приехал Вольф, директор Красного ленинградского театра — насчет «Пушкина». М. А. прочитал ему черновик пьесы.

Вольф хочет ставить у себя, просит, чтобы я во Всероскомдраме составила договор.

Мы с утра положили на стол подарки: Джин голландский, Ерофеич, коробки «Казбека», ноты — Вагнера «Зигфрид» и «Гибель богов», книгу Лесажа. Сергей все волновался, что мало, приложил еще «придавку», как он называет преспапье, и стал с нетерпением ждать выхода М. А. из спальни. Екатерина Ивановна спекла крендель, зажгли свечки, Оля заиграла на рояле марш, и М. А. торжественно вошел в столовую. Оля подарила ему Брюсовский календарь и «Киев прежде и теперь».

Вечером пришли Ермолинские, Лямины, Калужский.

Обедал Конский. Расстроился, что не позвали на рожденье.

— Женичка, Сергей, Екатерина Ивановна, М. А. и я — поехали на метро.

В двенадцать часов дня М. А. читал пьесу о Пушкине. Были: Русланов, Рапопорт, Захава, Горюнов и Вересаевы.

Во время завтрака позвонил Женюшка и сообщил, волнуясь, что разбился самолет «Максим Горький». Будто бы сорок две жертвы.

Вересаев прислал М. А. совершенно неожиданное письмо. Смысл в том, что «его не слушают». Нападает на трактовку Дантеса в особенности. Кроме того, еще на некоторые детали («Дубельт не может цитировать Евангелие»…). М. А. тут же засел за ответ.

Звонил Вересаев — предлагает забыть письмо. Цитатой (для Дубельта) был оглушен — «Давайте поцелуемся хоть по телефону!»

Обедал у нас Радлов Николай. Вечером — Оля. Рассказывала о списке подающих о заграничных паспортах. «Бесспорно едут К. С., Немирович, Подгорный и я».

Были на премьере «Аристократов» в Вахтанговском. Пьеса — гимн ГПУ.

В театре были: Каганович (в ложе с левой стороны), Ягода — в ложе с правой стороны, Фирин (нач. Беломорского канала), много военных, ГПУ, Афиногенов, Киршон, Погодин.

После спектакля Симонов пригласил нас к себе, поехали в его машине, по дороге заезжали за вином и закусками.

У него собрались Погодин, Русланов, Захава, Горюнов, Рапопорт, жены их.

— Погодин — попал в плен и как его чуть не расстреляли.

Звонил днем Егоров — МХАТ соглашается на договор на наших условиях — шесть тысяч, срок 1 июня 1936 г.

— Как июня? Мы говорили о декабре тридцать пятого года! Театр должен в двухдневный срок дать мне ответ — соглашается он на мои условия или нет.

Он вопил — что никто никогда не позволял себе так разговаривать с Театром, что К. С. и В. И. нельзя ставить ультиматума.

Звонил Егоров. Он передал все дело Вл. Ив. Пусть тот решает.

О том же звонила Оля. Сказала, что хотели заседание насчет «Мольера» устроить завтра, двадцать восьмого, но назначена репетиция «Мольера» у К. С, и все там заняты, а главное К. С.

Оля позвала меня идти с ней на «Чио-Чио-Сан» в Музыкальный.

Звонил Танин — у прокурора республики дело (с ленинградскими народными домами) мы выиграли. Теперь, если они не подадут выше, должны вернуть нам деньги.

— Театр хочет ставить «Мольера». Не может быть и речи о том, чтобы отдать пьесу. Вл. Ив. просит, чтобы я согласилась на срок 15 января тридцать шестого года. — Раньше невозможно приготовить. Будет ставить режиссура, не К. С.

Оля сказала: «У К. С. пьесу отбирают», но я не думаю — наверно, старик обозлился и сам отказался.

М. А. диктует все эти дни «Пушкина». 2 июня — чтение в Вахтанговском театре, а 31 мая он хочет нескольким знакомым дома прочесть. Я позвала Оленьку и Женюшку. Оба обрадовались. Женя (мой) вообще любит такие вечера у нас.

«Пушкина». Пишу — вариант, так как М. А. сам находит, что не совсем готово.

Пришел Вересаев и взял экземпляр с тем, чтобы завтра вечером придти обсуждать.

Был Вересаев. Начал с того, что говорил о незначительных изменениях в ремарках и репликах (Никита не в ту дверь выходит, прибавить Богомазову слова «на театре»).

Потом пришел Гр. Конский, и мы с ним сидели в кабинете, а М. А. и Вересаев разговаривали в столовой. Со слов М. А. — старик вмешивается в драматургическую область, хочет ломать образ Дантеса, менять концовку с Битковым и т. д. Сначала говорил очень решительно, даже говорил, что им «придется разъехаться» и он снимет свою фамилию (получая 50 % гонораров). Но потом опять предложил — давайте мириться.

Вчера было чтение. Оленька, ребята, Дмитриев, Жуховицкий, Ермолинские, Конский, Яншин и мы с Лоли. (И Лоли и Оля плакали в конце.)

— Пройдут века, а эта пьеса будет жить. Никто никогда так о Пушкине не писал и не напишет.

«Мольером» и что М. А. за нее так же будут упрекать, как за «Мольера» — что не выведен великий писатель, а человек, что будут упрекать в поверхности, что он, как актер, знает, что это не так. Говорил, что ему не понравились Наталья, Дантес и Геккерен.

Дмитриев хотел остаться после всех, чтобы говорить, но М. А. не мог — очень утомлен был. Но через час после ухода, примерно часа в четыре ночи Дмитриев позвонил — чем больше он думает, тем больше понимает, как замечательна пьеса. Она его встревожила, он взволнован, не может уснуть. Она так необычна, так противоречит всему общепринятому.

Сегодня М. А. читал вахтанговцам. Успех большой. После чтения говорили сначала артисты, потом М. А. и Вересаев. М. А. аплодировали после его выступления и после чтения.

Ходили в Иностранный отдел, подали анкеты. Анкеты приняли, но рассматривать не будут, пока не принесем всех документов.

Егоров отказался подписать бумажку о том, что Театр не возражает против поездки М. А. за границу.

Танина выставили из Всероскомдрама. Двенадцать лет там работал. Два года назад праздновали его десятилетний юбилей работы там и благодарили. Он подавлен крайне.

Ездили смотреть дачу Шапиро — он предложил нам на лето. Сергею после кори будет там хорошо.

Только сегодня, наконец, подписали договор. Кроме того — Вл. Ив. подписал бумажку.

Прудкин рассказывал, что Акулов на вопрос Качалова: «А что вам больше всего у нас нравится?» — ответил: — «Дни Турбиных».

Ездили в Иностранный отдел, отвезли все документы. Приняли. Также и 440 руб. денег. Сказали, что ответ будет через месяц.

Прервались записи, потому что суматошно шла жизнь.

Не записано: отказ в поездке за границу, история с Вересаевым, которая выразилась в том, что старик наделал массу неприятностей: вмешался в драматургическую часть, предложил свои варианты, пытался вести борьбу за них… Восстановить все это, конечно, нельзя, поэтому просто начинаю записывать день за днем.

Сегодня появился у нас Исай Лежнев, тот самый, который печатал «Белую гвардию» в «России». Он был за границей в изгнании, несколько лет назад прощен и вернулся на родину. Несколько лет не видел М. А. Пришел уговаривать его ехать путешествовать по СССР. Нервен, возбужден, очень умен, странные вспухшие глаза. Начал разговор с того, что литературы у нас нет.

«Пушкин». Сегодня Женя Калужский, Арендт, Леонтьев и Судаков слушали у нас пьесу.

Марков, Виленкин, Сахновский, Топорков, Федя, Калужский, Мордвинов и Шапошниковы — «Пушкин».

Федя сказал, что это нужно ставить только Станиславскому. Марков сказал, что сцена «на Мойке» не нужна. Без нее пьеса круглей.

Сегодня 600-й спектакль «Турбиных». Театр не поздравлял М. А.

Был Женя Калужский, говорил, что К. С. поздравлял актеров, но сухо, коротко.

Вечером Анна Ильинична, Патя и Сергей Сергеевич.

Звонок. Возбужденный Илья передает, что Акулов сказал, чтобы ему дали пьесу на просмотр.

Запаковала, надписала, послала в МХАТ для передачи Акулову.

Днем заходил Тренев посоветоваться: МХАТ хочет возобновить «Пугачевщину». Стоит ли переделывать?

Вечером Дмитриев. М. А. мистифицировал его, сказал, что он — второго класса игрок по шахматам, предложил Дмитриеву фору.

Дмитриев бледнел при каждом ходе, хотя играет прекрасно. Конечно, обыграл М. А. вдребезги, но выкурил от волнения пачку папирос. Когда М. А. признался ему — дико хохотал.

— деловые письма за границу. Вечером — я в оперетке с Женичкой (моим). К М. А. пришел Людвигов, а потом Дмитриев.

М. А. сказали, что роль еврея в «Турбиных» выкинул К. С. А тогда говорили — «по распоряжению сверху».

Оля приехала из Риги. Привезла М. А. фрачные сорочки.

Вечером — она с Калужским у нас. Потом — Дина Радлова еще. Разговор о «Пушкине».

У М. А. шахматы — играли Ермолинский и Топленинов по очереди с М. А.

У меня в это время Оля с Женей Калужским (он пришел после «Хозяйки гостиницы»).

Он, вместе с Егоровым, принимал гостей: Кагановича и Молотова. Те резко отрицательно говорили о спектакле, об игре, о Еланской, — что она играет отвратительно так же, как и в «Грозе», и что наверно ей оттого дают роли, что она жена Судакова.

Когда я рассказала это М. А., он сказал, что первым губителем, еще до К. С., был именно сам Немиров.

Сегодня отправила заказным в Ленинград Вольфу «Пушкина» — под двумя фамилиями.

Ангарский (по телефону) предлагает перевести «Пушкина» и печатать за границей.

Вечером в консерватории на выступлении американского хора «Орфеус».

Видели там Тейера и Файмонвилла. Тейер сказал, что «Боолен вышел замуж…».

«Красном маке» в Большом. Оттуда с Яковом Леонтьевичем — в «Медведь» на Тверской.

Сегодня в газетах постановление ЦИК СССР об установлении военных званий: лейтенанта, майора, полковника в том числе.

В газете фельетон Бр. Тур — что ГОМЭЦ произвел надувательство публики: в афишах были обещаны знаменитые солисты в хоре «Орфеус», а их не было и в помине.

Вечером — прием у Коли, вся Пречистенка, как называет этот круг М. А.

У М. А. — Русланов. Взволнован тем, что МХАТ хочет играть «Пушкина». Особенно же тем, что он должен играть Николая, а во МХАТе это, наверное, будет дано Качалову.

Оля сейчас сказала, что «Пушкин» пошел к Вл. Ив.

Вахтанговцы прислали <в> МХАТ письмо с протестом против постановки «Пушкина» во МХАТе. А Оля сказала, что Илья плевать хотел на их письмо. Мхатчики говорят, что вахтанговский договор кабальный.

Вечером были с М. А. у Коростина, больного. Выяснили отношения — соавторские.

Возможно, что комедию начнут репетировать в октябре.

М. А. в постели — диктует мне. Коростин — по телефону. Подходит ли Сухарев для Бобчинского.

«Пушкина». Хочет, чтобы М. А. читал у него. М. А. отказался.

Дубровский из харьковского театра о «Пушкине».

— Она написана большим мастером, тонко, со вкусом. Но образы сделаны так сдержанно, четко, что надо будет (как он сказал) рыть глубины.

Вечером приехал Дубровский, прочитал «Пушкина».

Звонок из «Литературной газеты» — просят, чтобы М. А. дал информацию о «Пушкине». М. А. отказался — все равно не напечатают. Ведь ничего не написали о «Биографии Мольера», хотя он и давал информацию. И в «Moscow Daily News» и фотографию, которую упорно просили, не напечатали и карточку не вернули.

В Вахтанговском — драматические переживания. Илья во МХАТе распределяет роли в «Пушкине».

Оля призналась, что мхатчики распечатали пакет с пьесой, посланной Акулову, и списали пьесу.

Радостный вечер. М. А. читал «Ивана Васильевича» с бешеным успехом у нас в квартире. Горчаков, Веров, Калинкин, Поль, Станицын, Дорохин. Хохотали все до того, что даже наши девушки в кухне жалели, что не понимают по-русски. — «Der hat wazcheinlich etwas sehr schones geschrieben, das alle lachen so viel!»^[11]

— Дмитриев. Привел Сергея Прокофьева. Вопрос об опере на основе пьесы М. А. о Пушкине. М. А. прочитал половину пьесы. А потом С. Прокофьев взял ее с собой. Он только просил М. А. ввести Глинку.

Пригласил нас завтра на концерт в Большом — он будет играть свою музыку к балету «Ромео и Джульетта».

Бетховенский зал в Большом. Рояль на маленькой эстраде, большая стоячая лампа под громадным желтым абажуром.

Прокофьев играет виртуозно. Музыка не типично балетная, но есть замечательные места (пробуждение города, келья Лоренцо, гавот, дуэль — да многое еще).

— эти двое сидели за Прокофьевым на эстраде, смотрели в ноты.

Яков Леонтьевич потом, уже за едой в ресторане, сказал стихи, им выдуманные. Будто бы Станиславский говорит:

— Булгаков — человек задорный,

Он много горя причинил.

«Дни Турбиных» писал Подгорный,

«Мольер» — Егоров сочинил.

Василь Григорьевич Сахновский —

Прямой, отважный, честный муж,

Но алкоголик он таковский,

Что пропил задник с «Мертвых душ».

После генеральной стоим в партере: Оля, М. А., Немирович, Судаков, Калужский и я. Немирович очень комплиментарно говорил о «Пушкине». Женя Калужский:

— Вот, Мака, кланяйся в ножки Вл. Ив., чтобы он ставил.

Одиннадцатого М. А. один ездил в гости на дачу к Тейеру.

Была Лина Степанова, какой-то неизвестный американец.

Тейер говорил, что ему очень не нравятся Камерный и мейерхольдовский театры.

Разговор об опере («Пушкин»), что нужен Глинка.

Прокофьев едет в Африку, в турне. Жена остается здесь.

Н. Н. Лямин и С. С. Топленинов (слева). 20-е годы. Фото Н. Ушаковой

Звонок из Реперткома в Сатиру (рассказывал Горчаков): Пять человек в Реперткоме читали пьесу, все искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза: «А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?»

Двадцатого придется М. А. ехать туда с Горчаковым.

Познакомилась с Меликом. Он дирижировал. Мелик — во фраке, конечно, с красной гвоздикой в петлице.

— Мистер Буллит просит миссис и мистера Булгаковых в пять часов, будет кино, буфет, дипломатический корпус.

После картины все пошли в столовую — стол со всевозможными прелестями, к которым мы почти не прикасались. Буллит подошел, и долго разговаривали сначала о «Турбиных», которые ему страшно нравятся, а потом — «Когда пойдет «Мольер»?» Подходили: Афиногенов, Штейгер, конечно, румынский посол, (очень уговаривал приехать к нему, он только что отделывает себе дом), тот американец, который служит в посольстве в Риге и был у нас с Бооленом, атташе и др. Познакомились с некоторыми дамами.

Когда выходили, швейцар спрашивает: «Ваша машина?..» М. А. сурово ответил: — У меня нет машины.

— упорные предложения насчет «Мертвых душ» в Лондоне, — чтобы забрать пьесу от Фишера и передать «Литературному агентству».

Какой-то Лейтес из Союза писателей с предложением прочесть там «Пушкина» и обсуждать пьесу. (Конечно, М. А. отказался.)

— в третий раз — за деньгами, взаймы — но без отдачи.

А к М. А. — Калинкин и Горчаков. И привезли Млечина.

Последний никак не может решиться — разрешить «Ивана Васильевича». Сперва искал в пьесе вредную идею. Не найдя, расстроился от мысли, что в ней никакой идеи нет. Сказал: «Вот если бы такую комедию написал, скажем, Афиногенов, мы бы подняли на щит… Но Булгаков!..»

И тут же выдал с головой Калинкина, сказав ему: «Вот ведь есть же и у вас опасения какие-то…»

Олины рассказы о театре. Егоров отменяет распоряжения Немировича, постоянно наносит оскорбления актерам, не пустил на концерт Бандровской в МХАТе Петю Селиванова, баритона, который раньше состоял в труппе МХТ и до сих пор бесплатно поет эпиталаму в «Турбиных»… Фактически правят театром Егоров и Рипси…

Виноват во всем, по словам Оли, Станиславский.

Днем звонила Сейфуллина. Спрашивала, когда М. А. может принять одну приезжую из Вены по поводу перевода «Мертвых душ». М. А. сказал, что они уже переведены. «Все равно, примите, пожалуйста». Пришла приезжая. Гладко говорит по-русски. Рассказывала, как Гитлер преследует евреев.

Ночью звонок Верова: «Ивана Васильевича» разрешили с небольшими поправками.

Приехала Ахматова. Ужасное лицо. У нее — в одну ночь — арестовали сына (Гумилева) и мужа — Н. Н. Пунина. Приехала подавать письмо Иос. Вис.

В явном расстройстве, бормочет что-то про себя.

Отвезли с Анной Андреевной и сдали письмо Сталину. Вечером она поехала к Пильняку.

с ним пошел играть на биллиарде. А потом он нас отвез домой.

М. А. читал труппе Сатиры «Ивана Васильевича». Громадный успех.

Утренник в Большом театре — программа самодеятельная. Необыкновенное количество знакомых, масса мхатчиков. После концерта у нас обедали Яншин и Конский.

Ахматова получила телеграмму от Пунина и Гумилева — их освободили.

Вечером мы в мастерской Василия Яковлева. Он показывал свои работы — потом повез к себе пить кофе.

— видел Сталина на трибуне, в серой шинели, в фуражке.

Днем звонил Вересаев. Разговор в мирном тоне. Его очень интересует судьба пьесы.

«Кармен» в Большом театре. После спектакля у нас ужинали Яков Л. и Мелик-Пашаев.

— художники и гепеусты. Дулова играла на арфе, которую специально привезли для этого.

Были у Рябцева. У него маленький комнатный биллиард.

У нас — Яковлевы, Рябцевы, Дулова, Авилов, Топорков, Мелик-Пашаев, Яков Леонт. М. А. читал «Ивана Васильевича».

Слушали в Большом «Садко». М. А. очень любит эту оперу.

М. А. был на приеме у американского атташе — в числе гостей видел Афиногенова, Леонова и Прокофьева.

Чтение «Пушкина» у нас. Книппер-Чехова, Горчаков, Мелик-Пашаев, Кторов, Попова, Станицын, Вильямсы, Калужский с Олей и Ермолинские. Ужинали потом на трех столиках.

Идут репетиции «Мольера». У Кореневой сжали некоторые сцены. Она стала устраивать скандалы, ссылалась, что будет жаловаться Марье Петровне! (Лилиной), вскрикивала истерически:

— Ах! Ах! Не надо мне никакого света! — когда во время репетиции режиссер сказал: «Дать свет на Лидию Михайловну!»

Для того, чтобы избавиться от присутствия Сластениной и Баташова в спектакле, пришлось вычеркнуть две роли: Риваль и шута.

Есть надежда, что «Мольер» пойдет в середине января.

М. А. днем на репетиции «Мольера». Я в Большом на «Леди Макбет». После спектакля, вместе с Леонтьевым и Дмитриевым, заехали за М. А., купили по дороге шампанского. Следом за нами приехал Мелик-Пашаев. Обедали. Мелик играл на рояле, пел и веселился.

11. Хозяин, вероятно, написал нечто очень хорошее, раз все так много смеются (нем.).

Дневник Елены Булгаковой 1935 год

Дневник Елены Булгаковой
1935 год