5
Так вот-с, нежданно-негаданно появилась третья сила на громадной шахматной доске. Так плохой и неумный игрок, отгородившись пешечным строем от страшного партнера (к слову говоря, пешки очень похожи на немцев в тазах), группирует своих офицеров около игрушечного короля. Но коварная ферзь противника внезапно находит путь откуда-то сбоку, проходит в тыл и начинает бить по тылам пешки и коней и объявляет страшные шахи, а за ферзем приходит стремительный легкий слон – офицер, подлетают коварными зигзагами кони, и вот-с, погибает слабый и скверный игрок – получает его деревянный король мат.
Все произошло очень быстро, но важным событиям предшествовали некоторые предзнаменования. В один из майских дней Город проснулся сияющим, «как жемчужина в бирюзе». Когда люди спешили «по своим делишкам», по Городу прокатился зловещий звук. Он был настолько сильным, что в домах задрожали стекла. Затем звук повторился, волнами пройдя над Днепром, и ушел в московские дали. На улицах Города мгновенно началось смятение, и из Печерска с криками и визгом побежали раненые люди. Когда звук прошел в третий раз, в домах Печерска начали обваливаться стекла, женщины в чем были со страшными криками выскакивали на улицу. Вскоре стало известно, что причиной страшного звука стал взрыв на Лысой Горе, над самым Днепром.
Пять дней после этого жители Города ждали, что с Лысой Горы потекут ядовитые газы. Но этого не произошло, и жизнь потекла по-прежнему. О причинах взрыва толковали разное, но точно никто ничего не знал. В скором времени о взрыве забыли.
Второе знамение явилось летом. В один из дней на Николаевской улице был убит главнокомандую- щий германской армией на Украине, фельдмаршал Эйхгорн – заместитель могущественного императора Вильгельма. Убийца, которым оказался рабочий-социалист, был повешен через двадцать четыре часа после смерти генерала. Немцы повесили даже извозчика, который подвез рабочего к месту преступления. Вечером этого же дня Василиса поделился с Турбиным мыслями о непрочности существования.
Следующее предзнаменование «обрушилось» на Василису. Оно явилось инженеру в образе Явдохи – молочницы тридцати лет со стройными ногами и царственной шеей. Указывая на бидон с молоком, Явдоха сказала: «Пятьдэсят сегодня». Василиса попытался жалобно возмутиться, на что «сирена» заметила, что нынче на базаре все дорого. И пока Василиса решал, хлопнуть ли Явдоху по плечу, проснулась его жена. Посмотрев на тощую Ванду, Василиса испытал чувство отвращения, настолько сильное, что ему захотелось плюнуть ей на подол. Но удержавшись, он ушел в темную комнату. «Явдоха вдруг во тьме почему-то представилась ему голой, как ведьма на горе».
Так-то вот, незаметно, как всегда, подкралась осень. За наливным золотистым августом пришел светлый и пыльный сентябрь, и в сентябре произошло уже не знамение, а само событие, и было оно на первый взгляд совершенно незначительно.
Именно, в городскую тюрьму однажды светлым сентябрьским вечером пришла подписанная соответствующими гетманскими властями бумага, коей предписывалось выпустить из камеры № 666 содержащегося в означенной камере преступника. Вот и все.
Вот и все! И из-за этой бумажки, – несомненно из-за нее! – произошли такие беды и несчастья, такие походы, кровопролития, пожары и погромы, отчаяние и ужас... Ай, ай, ай!
Узник, выпущенный на волю, носил самое простое и незначительное наименование – Семен Васильевич Петлюра. Сам он себя, а также и городские газеты периода декабря 1918–февраля 1919 годов называли на французский несколько манер – Симон. Прошлое Симона было погружено в глубочайший мрак. Говорили, что он будто бы бухгалтер.
– Нет, счетовод.
– Нет, студент...
И была «лютая ненависть». «Было четыреста тысяч немцев, а вокруг них четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой». В этих сердцах накопилось много злости за отобранный хлеб, за расстрелы жителей непокорных деревень, за реквизированных лошадей... И еще были слухи о земельной реформе, которую готовился произвести гетман. Но в ноябре 1918 года жители Города поняли, что никакой панской реформы им не нужно, а нужна «вечная мужицкая реформа», по которой каждый мужик получил бы в наследование по сто десятин земли с гербовой, заверенной печатью бумагой; чтобы помещиков не стало совсем; чтобы никто не отбирал мужицкий хлеб и привозили из Города керосин. Но такой реформы гетман, как и никто другой, произвести не мог. Ходили слухи, что справиться с немцами было под силу только большевикам, но большевицкие комиссары несли с собой другое зло. И нигде не было спасения «головушке украинских мужиков». А еще были тысячи людей, которые недавно вернулись с войны и умели хорошо стрелять. Жители украинских деревень наспех прятали от немцев оружие и патроны. И все украинцы любили свою воображаемую родину – «волшебную», «без панов», «без офицеров-москалей». Покой Города и всей Украины тревожили грозные слухи о приближающемся наступлении Петлюры, хотя все понимали, что если бы не он, обязательно нашелся бы кто-нибудь другой.
Когда кончились предзнаменования, начались события. И если первым важным событием был выпуск «мифического» Петлюры из тюрьмы, то вторым – поражение немцев. «Гальские петухи в красных штанах, на далеком европейском Западе, заклевали толстых кованых немцев до полусмерти». Непобедимый Вильгельм был повержен «в прах» и перестал быть императором. В течение нескольких часов немцы покинули Город. Но жители Города поняли, что побеждены не только немцы, побеждены они сами.
Кончено. Немцы оставляют Украину. Значит, значит – одним бежать, а другим встречать новых, удивительных, незваных гостей в Городе. И, стало быть, кому-то придется умирать. Те, кто бегут, те умирать не будут, кто же будет умирать?
«Умигать – не в помигушки иг’ать». Най-турс был в раю, и, как сказал вахмистр Жилин (погибший в бою на Виленском направлении в 1916 году), входил в бригаду крестоносцев. Глаза Най-Турса и вахмистра были «чисты, бездонны, освещены изнутри». Но им было далеко до женских глаз, которые «больше всего на свете любил сумрачной душой Алексей Турбин». «Ах, слепил господь бог игрушку – женские глаза!» Жилин рассказывал Алексею о жизни в раю: «чистота», «места видимо-невидимо», хоромы с красными звездами... Жилин спросил у апостола Петра, для кого приготовлено это оригинальное место с красными облака- ми и звездами. Апостол ответил, что это помещение приготовлено для большевиков, бравших Перекоп в 1920 году. Турбин очень удивился тому, что большевиков пустили в рай. Жилин сказал, что его тоже удивил ответ апостола, и он спросил господа бога, как могут большевики попасть в рай, если они в бога не верят?
«Ну не верят, говорит, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко ни холодно. Да и тебе, говорит, тоже... Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм, Жилин, то тут так надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые – в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет. Да ты, в общем, Жилин, говорит, этими вопросами себя не расстраивай. Живи себе, гуляй»...
Сияние вокруг Жилина стало голубым, и необъяснимая радость наполнила сердце спящего. Протягивая руки к сверкающему вахмистру, он застонал во сне:
– Жилин, Жилин, нельзя ли мне как-нибудь устроиться врачом у вас в бригаде вашей?
Жилин приветно махнул рукой и ласково и утвердительно закачал головой. Потом стал отодвигаться и покинул Алексея Васильевича. Тот проснулся, и перед ним, вместо Жилина, был уже понемногу бледнеющий квадрат рассветного окна.
Да-с, смерть не замедлила. Она пошла по осенним, а потом зимним украинским дорогам вместе с сухим веющим снегом. Стала постукивать в перелесках пулеметами. Самое ее не было видно, но, явственно видный, предшествовал ей некий корявый мужичонков гнев. Он бежал по метели и холоду, в дырявых лаптишках, с сеном в непокрытой свалявшейся голове, и выл. В руках он нес великую дубину, без которой не обходится никакое начинание на Руси. Запорхали легонькие красные петушки. Затем показался в багровом заходящем солнце повешенный за половые органы шинкарь-еврей. И в польской красивой столице Варшаве было видно видение: Генрик Сенкевич стал в облаке и ядовито ухмыльнулся. Затем началась просто форменная чертовщина, вспучилась и запрыгала пузырями. Попы звонили в колокола под зелеными куполами потревоженных церквушек, а рядом, в помещении школ, с выбитыми ружейными пулями стеклами, пели революционные песни.
Нет, задохнешься в такой стране и в такое время. Ну ее к дьяволу! Миф. Миф Петлюра. Его не было вовсе. Это миф, столь же замечательный, как миф о никогда не существовавшем Наполеоне, но гораздо менее красивый. Случилось другое. Нужно было вот этот самый мужицкий гнев подманить по одной какой-нибудь дороге, ибо так уж колдовски устроено на белом свете, что, сколько бы он ни бежал, он всегда фатально оказывается на одном и том же перекрестке.
Это очень просто. Была бы кутерьма, а люди найдутся...
на своих страницах первый попавшийся в редакции снимок католического прелата, каждый раз разного, с подписью – Симон Петлюра), желает ее, Украину, завоевать, а для того, чтобы ее завоевать, он идет брать Город.