ДЕФОРМАЦИЯ АРХЕТИПА «ДОМ» В МАЛОЙ ПРОЗЕ М. А. БУЛГАКОВА
Дом - один из основополагающих архетипов, значимых практически во всех национальных культурах и связанных с самыми существенными сторонами человеческой жизни. Архетип дома олицетворяет собой некоторое внутреннее пространство, противостоящее враждебному внешнему миру, некий космос, где человеку уютно и спокойно, в отличие от хаоса, царящего за стенами дома, «средоточие основных жизненных ценностей, счастья, достатка, единства семьи и рода»[190]. Понятие дома связывается в мировой культуре со своим народом, страной, правом, нравственностью, памятью, верностью заветам предков и т. п. В самом высоком своем значении дом - это храм, в котором возможно спасение человеческой души, установление связи между бытом и бытием, земным и небесным [191].
В русской классической прозе, ориентированной на традиционную ценностную систему, образ дома, выполняя самые разные функции (дом как фон, на котором развивается действие; дом как средство характеристики его владельцев; дом как «зеркало русской действительности»; дом как «действующее лицо» и др.), как правило, сохраняет свое архетипическое значение (произведения А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Л. Н. Толстого).
Однако в первой половине ХХ века, в период грандиозных социальных потрясений, когда устоявшийся уклад, миромоделирующий порядок подвергся опустошительному разрушению, понятие «дом» как жизненное пространство человека, семья, Отечество подверглось трансформации. Исконные ценности были пересмотрены и приспосабливались к новой реальности, теряя прежние знакомые понятные ориентиры. В художественной литературе этого периода можно наблюдать значительное изменение традиционной семантики данного образа: дом превращается в антидом, символически обозначает распад бытия, кризис мира в целом и, по сути, утрачивает свою сущность, становится символом разрушения онтологической гармонии, сакральной ценности мироздания, божественно-упорядоченного течения жизни (М. А. Булгаков, Ф. В. Гладков, М. М. Зощенко, И. А. Ильф и Е. П. Петров, Ю. К. Олеша, Б. А. Пильняк, А. Н. Толстой и др.).
Признавая центральное, структурообразующее положение архетипа «дом» в художественном мире Булгакова (А. А. Кораблев, В. Я. Лакшин, Ю. М. Лотман, Н. С. Пояркова, Е. А. Яблоков и др.), исследователи в основном обращаются к крупным произведениям писателя (романы Белая гвардия, Мастер и Маргарита, пьесы Дни Турбиных, Зойкина квартира и др.). В то же время не меньший интерес представляет и малая проза М. А. Булгакова - № 13 - Дом Эльпит-Рабкоммуна (1922), Записки на манжетах (1923), Воспоминание (1924), Площадь на колесах (1924), Самогонное озеро (1926), Трактат о жилище (1926) и др., - в которой отразились горькие раздумья о крушении старого мира и вечных человеческих ценностей, попытки автора осмыслить изменения, связанные с новым политическим строем, мучительные поиски нравственного идеала.
В малой прозе М. А. Булгакова наиболее устойчивой является реализация архетипической бинарной оппозиции «космос - хаос», имеющей конкретное воплощение в антиномических парах «дом - антидом» и «дом - бездомье». Как справедливо отмечает Ю. М. Лотман, «традиция эта исключительно значима для Булгакова, для которого символика „дома-антидома” становится одной из организующих на всем протяжении творчества» [192].
Первый компонент оппозиции реализуется в произведениях Булгакова имплицитно в двух лексических значениях - «как жилое здание, и как свое жилье», а также «семья, люди, живущие вместе, их хозяйство» [193]. Изображая дом уютным, наполненным приятными запахами, звуками, вещами, автор как бы напоминает о его истинном статусе жилого человеческого пространства, который с древних времен определялся наличием предметов, призванных символизировать идеи «освоенности, богатства, изобилия, плодородия» [194]:
У нэпманов оказалось до чрезвычайности хорошо. Чай, лимон, печенье, горничная, всюду пахнет духами, серебряные ложки (примечание для испуганного иностранца: платоническое удовольствие), на пианино дочь играет «Молитву девы», диван, «не хотите ли со сливками»... [195]
Вещи, наполняющие пространство дома, имеют особую значимость для Булгакова:
Для него это Вещи с большой буквы, и они легко трансформируются в вещи литературные. Это часть нормы, без которой немыслима жизнь, отсутствие которых - помеха творчеству [196].
Именно из конкретно-значимых вещей складывается собственно булгаковский быт и быт его героев. Так, обязательным признаком дома в прозе писателя становятся книги, которые «подразумевают не только духовность, [...] но и особую атмосферу интеллектуального уюта» [197]:
Я сладострастно улыбнулся, сел в драное кресло и развернул томик Марка Твена. О, миг блаженный, светлый час!.. [198]
«драное кресло», и что это вовсе и не дом, а комната в «самой знаменитой квартире в Москве», где только в десять часов вечера и всего на четверть часа «утих проклятый коридор» - главное, что появилась сама возможность получить наслаждение от чтения.
Наряду с книгами неизменными атрибутами гармоничного жизненного пространства являются в произведениях Булгакова также:
- тишина: «Тишина - это великая вещь, дар богов и рай - это есть тишина» [199] ;
- тепло: «Утром и вечером, словно по волшебству, серые гармонии труб во всех 75 квартирах наливались теплом. В кронштейнах на площадках горели лампы.. ,»[200];
- свет: «Я живу. Все в той же комнате с закопченным потолком. У меня есть книги, и от лампы на столе лежит круг» [201].
«настоящего» дома, герои Булгакова пытаются «окультурить» любое место, пригодное для жилья, страстно жаждут «если не дома, то хотя бы того, что прозаически зовется „жилплощадью”» [202]:
[...] лишь только я подниму голову, встречаю над собой потолок. Правда, это отвратительный потолок - низкий, закопченный и треснувший, но все же он потолок, а не синее небо в звездах над Пречистенским бульваром, где, по точным сведениям науки, даже не 18 градусов, а 271, - и все они ниже нуля. А для того, чтобы прекратить мою литературно-рабочую жизнь, достаточно гораздо меньшего количества их. У меня же под черными фестонами паутины - 12 выше нуля, свет, и книги, и карточка жилтоварищества. А это значит, что я буду существовать столько же, сколько и весь дом. Не будет пожара - и я жив [203].
По словам Елены Сергеевны, «Для М. А. квартира - магическое слово. Ничему на свете не завидует - квартире хорошей! Это какой-то пунктик у него» (23 августа 1934 года, дневник Е. С. Булгаковой) [204]. В малой прозе 1920-х годов отразится не только жажда обретения дома (Воспоминание, Москва 20-х годов), но и стремление к сохранению отдельного жилья (Сорок сороков, Московские сцены). Главная идея этих разных по содержанию и жанру произведений - «жилище есть основной камень жизни человеческой» [205]. Так, рассказ Воспоминание имеет автобиографическую основу, в нем описываются трудности, связанные с пропиской Булгакова в квартире № 50 на Большой Садовой, 10. Как вспоминает И. С. Раабен, первая московская машинистка Булгакова:
«Знаете, пожалуй, я его лучше перепишу от руки». И так и сделал. Он послал письмо, и я помню, какой он довольный прибежал, когда Надежда Константиновна добилась для него большой 18-метровой комнаты где-то в районе Садовой [206].
Автор не без иронии описывает свою временную бездомность «Два раза я спал на кушетке в передней, два раза - на стульях и один раз - на газовой плите. А на шестую ночь я пошел ночевать на Пречистенский бульвар» и искренне благодарит за предоставленную возможность получить «разрешение на совместное жительство»: «Самое главное, забыл я тогда поблагодарить. Вот оно неудобно как... Благодарю вас, Надежда Константиновна» [207].
Однако в фельетонах Сорок сороков, Московские сцены, Москва 20-х годов М. А. Булгаков выражает неприязненное отношение к приспособленцам, «самым сообразительным», «гениальным» современникам, которым удалось сохранить свою жилплощадь, защищаясь от выселения или уплотнения. Одни из них «обрастают мандатами, как шерстью», поэтому их «не выселили, и не выселят», другие намеренно «гадят» в квартире, «соорудив в столовой нечто вроде глиняного гроба», проковыряв «во всех стенах громадные дыры», развесив по стенам портреты вождей пролетариата, Маркса, Луначарского и Троцкого, и прописав Зинаиду Ивановну, кузена из Минска и кухарку Сашу, третьи просто «взяли и не вытряхнулись», когда «однажды на грузовике приехал какой-то и привез бумажку „вытряхайтесь”!!».
Рассматривая реализацию первого компонента антиномических пар «дом - антидом» и «дом - бездомье» в малой прозе Булгакова, можно заметить, что архетипическое значение понятия «дом» деформируется. Само наличие традиционных характеристик «дома» в некоторых произведениях свидетельствует лишь о непреодолимой тоске по утраченному уюту и покою. Так, например, счастье от получения ордера «на совместное жительство» (рассказ Воспоминание) омрачается отсутствием электричества, которое «было сломано уже неделю, и мой друг освещался свечами, при свете которых его тетка вручила свое сердце и руку его дяде», тепла («отопление тоже сломалось») и необходимых для жизни вещей («я заснул на дырявом диване»). А в фельетоне Триллионер писатель, противопоставляя неустроенное жилище московской литературной богемы «уютному» дому нэпманов, в котором «до чрезвычайности хорошо», иронично замечает, что от бестактных вопросов очаровательной хозяйки «я подавился чаем, и золотушная „Молитва девы” показалась мне данс-макабром».
Как мы отмечали выше, собственно дом в малой прозе М. А. Булгакова противостоит ложному дому, внутренне дисгармоничному, инфернальному, в описании которого настойчиво повторяющимися мотивами становятся:
«на лестнице без перил были разлиты щи, и поперек лестницы висел оборванным толстый, как уж, кабель» [208];
- холод: «Наталья Егоровна бросила этой зимой мочалку на пол, а отодрать ее не могла, потому что над столом 9 градусов, а на полу совсем нет градусов и даже одного не хватает» [209];
- теснота: «в игрушечно-зверино-тесной комнате у голодного Слез- кина родился сын» [210];
- темнота: «из всех кронштейнов лампы исчезли, и наступал еже- вечерно мрак» [211];
- шум: «в 8 часов вечера, когда грянул лихой матлот и заплясала Аннушка, жена встала с дивана и сказала: - Больше я не могу» [212];
«Нилуш- кин Егор два раза в неделю обходил все 75 квартир. Грохотал кулаками в запертые двери, а в незапертые входил без церемонии, хоть будь тут голые бабы, пролезал под сырыми подштанниками и кричал сипло и страшно...» [213].
Поскольку «москвичи утратили и самое понятие слова „квартира” и словом этим наивно называют что попало» [214], антидом реализуется в самых невероятных вариантах: «картонка для шляп» («Куда я вошел? Черт меня знает! Было что-то темное, как шахта, разделенное фанерными перегородками на пять отделений, представляющих собой большие продолговатые картонки для шляп») [215], «трубка телефона» («Эти трое жили в трубке телефона. Представьте себе вы, живущие в Берлине, как бы вы себя чувствовали, если б вас поселили в трубке. Шепот, звук упавшей на пол спички был слышен через все картонки, а ихняя была средняя») [216], «типография» («Предоставить товарищу такому-то квартиру в доме № 7 (там, где типография)») [217]«площадь на колесах» («Пурцман с семейством устроился. Завесили одну половину - дамское - некурящее. Рамы все замазали. Электричество - не платить. Утром так и сделали: как кон - дукторша пришла - купили у нее всю книжку. Сперва ошалела от ужаса, потом ничего. И ездим») [218].
В фельетоне Площадь на колесах описывается совершенно абсурдная ситуация обустройства дома в трамвае. Герой рассказа саркастически замечает, что отсутствие в Москве квартир заставило его обжить столь необычную жилплощадь после ночевки у Карабуева в ванне, где «удобно, только капает», и у Щуевского на газовой плите, «удобная штука, какой черт! - винтики какие-то впиваются, и кухарка недовольна». Этот «дом» наделяется жильцами всеми необходимыми атрибутами нормального человеческого жилища: стелятся ковры, развешиваются картины известных художников, устанавливаются печь и плита, устраивается уборная и даже намереваются к Новому году нарядить елку: «Ездим, дай бог каждому такую квартиру!» [219].
Наиболее распространенным вариантом антидома в малой прозе М. А. Булгакова является коммунальная квартира. По определению Ю. М. Лотмана,
Квартира - хаос, принявший вид дома и вытеснивший его из жизни. То, что дом и квартира (разумеется, особенно коммунальная) предстают как антиподы, приводит к тому, что основной бытовой признак дома - быть жилищем, жилым помещением - снимается как незначимый; остаются лишь семиотические признаки. Дом превращается в знаковый элемент культурного пространства [220].
Булгаковская коммунальная квартира имеет все вышеперечисленные признаки, отличающие антидом от дома, но не сводится только к ним, поскольку архетипическое значение жилища включает еще и гармонию человеческих взаимоотношений. Писатель с болью отмечает, что рушатся не только связи между людьми, вынужденными жить рядом (соседи, пользующиеся общим коридором, кухней, ванной и т. п.), но и представления о дружной семье вообще: мужья избивают жен («В два часа ночи квартхоз, разговевшись, выбил все стекла, избил жену и свой поступок объяснил тем, что она заела ему жизнь») [221]«грызут» мужей («А дома сидеть нам невозможно, потому что жена меня грызет. - Ведьма? - спросил неизвестный. Форменная, - признался Хикин») [222], а дети не дают никакого покоя («И завыли дети на печке, и начался ад кромешный в сцепщиковом семействе») [223].
Семейно-этическое пространство коммунальной квартиры в малой прозе М. А. Булгакова, по нашим наблюдениям, характеризуется:
- злобой: «А, чтоб вы издохли! Дверью больше хлопайте у щита! Что я вам, каторжный» [224];
- пьянством: «в соседней комнате хозяйка квартиры варит самогон и туда шмыгают какие-то люди с распухшими лицами» [225];
«А некий молодой человек, у которого в „квартире” поселили божью старушку, однажды в воскресенье, когда старушка вернулась от обедни, встретил ее словами: - Надоела ты мне, божья старушка! И при этом стукнул старушку безменом по голове» [226].
Второй компонент оппозиции «дом - бездомье» также является важным в рассматриваемых произведениях. Тема бездомья актуализируется в мотивах:
- утраты дома: «И вот тут в безобразнейшей наготе предо мной встал вопрос... о комнате. Человеку нужна комната. Без комнаты человек не может жить» [227];
- временного пристанища: «Ночью я ночевал, а днем я ходил в домовое управление и просил, чтобы меня прописали на совместное жительство» [228];
- гибнущего дома: «Девятьсот тридцать человек проснулись одновременно. Увидели - змеиным дрожанием окровавились стекла. [...]
° 13 - дом Эльпит-Рабкоммуна» [229].
Неимение постоянного жилья оборачивается для писателя бесконечными попытками его обретения: «Я не могу достать комнату. Она стоит 20 миллиардов, я получаю четыре. Пока я не допишу романа, мы не можем ни на что надеяться. Терпи» [230].
Характеризуя архетипическую бинарную оппозицию «космос - хаос», реализующуюся в малой прозе Булгакова в антиномических парах «дом - антидом» и «дом - бездомье», мы пришли к следующим выводам: Первый компонент оппозиций, имея традиционные признаки обжитого пространства (тишина, тепло, свет, книги), свидетельствует о непреодолимой тоске по утраченному порядку, уюту, стабильности.
Настойчиво повторяющиеся мотивы холода, тесноты, темноты, шума, незащищенности личного приватного пространства превращают дом в антидом, наиболее распространенным вариантом которого является коммунальная квартира. Имея все внешние признаки ложного дома, коммунальная квартира характеризуется разрушением гармонии человеческих взаимоотношений: злобой, пьянством, жестокостью.
Мотив бездомности актуализируется в рассмотренных произведениях в нескольких вариантах; с одной стороны, он связан с потерей дома и его поиском, а с другой - с отсутствием дома как такового.
«дом» позволяют говорить о деформации архетипа в малой прозе Булгакова.
Юлиана Григорьевна Пыхтина*
Россия
Примечания
* Кандидат педагогических наук, доцент кафедры русской филологии и методики преподавания русского языка Оренбургского государственного университета.
[190]
[191] В. Г Щукин, Спасительный кров. О некоторых мифопоэтических источниках славянской концепции Дома, в кн.: Из истории русской культуры, т. 5 (XIX век), Москва 1996, с. 589-609.
[192] Ю. М. Лотман, Дом в «Мастере и Маргарите», в кн.: он же, Семиосфера, Санкт-Петербург 2004, с. 314.
[193] С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова, Толковый словарь русского языка, Москва 1992, с. 174.
[194] А. К. Байбурин, Жилище в обрядах и представлениях восточных славян, Ленинград 1983, с. 115.
[195]
[196] М. О. Чудакова, Жизнеописание Михаила Булгакова, Москва 1988, с. 213.
[197] Ю. М. Лотман, Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история, Москва 1999, с. 272.
[198] М. Булгаков, Самогонное озеро, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 320.
[199] М. Булгаков, Москва 20-х годов, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 439.
[200]
[201] М. Булгаков, Воспоминание, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 383.
[202] В. Я. Лакшин, О Доме и Бездомье (Александр Блок и Михаил Булгаков), «Литература в школе» 1993, № 3, с. 21.
[203] Там же, с. 378.
[204] Цит по: М. О. Чудакова, Жизнеописание..., с. 213.
[205]
[206] И. С. Раабен, В начале двадцатых, в кн.: Воспоминания о Михаиле Булгакове, Москва 1988, с. 129.
[207] М. Булгаков, Воспоминание..., с. 383.
[208] М. Булгаков, Москва 20-х годов..., с. 437.
[209] Там же, с. 440.
[210]
[211] М. Булгаков, № 13 - Дом Эльпит-Рабкоммуна..., с. 244.
[212] М. Булгаков, Самогонное озеро., с. 324.
[213] М. Булгаков, № 13 - Дом Эльпит-Рабкоммуна., с. 245.
[214] Там же, с. 437.
[215]
[216] Там же, с. 438.
[217] Там же, с. 438.
[218] М. Булгаков, Площадь на колесах, в кн.: он же, Собрание сочинений..., т. 2, с. 426.
[219] Там же, с. 427.
[220] «Мастере и Маргарите»., с. 320.
[221] М. Булгаков, Самогонное озеро..., с. 322.
[222] М. Булгаков, Сапоги невидимки, в кн.: он же, Собрание сочинений..., с. 448.
[223] Там же, с. 449.
[224] М. Булгаков, № 13 - Дом Эльпит-Рабкоммуна..., с. 245.
[225]
[226] М. Булгаков, Москва 20-х годов..., с. 441.
[227] М. Булгаков, Воспоминание..., с. 379.
[228] Там же, с. 380.
[229] М. Булгаков, № 13 - Дом Эльпит-Рабкоммуна..., с. 250.
[230]