VII
В заключение подчеркнем еще раз, что архивный материал, свидетельствующий о громадной работе Булгакова над пьесой "Батум", решительно опровергает мнение критиков о том, что Булгаков написал конъюнктурное произведение, при этом он не думал об истине, не испытывал творческих мук, как заявила М. Чудакова, "вывел за пределы размышлений какие-либо моральные оценки" своего поступка33.
Пьеса "Батум" написана зрелым художником. Как историческая хроника, она несла в себе много новых свойств - и для Булгакова как драматурга, и для советской литературы 30-х годов. Никто из советских писателей о батумских событиях 1902 года не написал так исторически достоверно и ярко, как Булгаков.
А. Фадеев недаром в письме Е. С. Булгаковой 15 марта 1940 года, подводя итог творчества Булгакова, писал: "Человек поразительного таланта, внутренне честный и принципиальный и очень умный", "... он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью..."34. Ложь, в представлении Булгакова, была таким же пороком, как трусость и предательство, самым пагубным для человека вообще, а для художника в особенности.
Пушкин для Булгакова был во всех отношениях путеводной звездой. И несомненно, он знал высказывание Пушкина, сделанное в связи с оценкой пьесы М. Погодина "Марфа Посадница" - исторической по своему жанру: "Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, - но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине"35.
Булгакову легко было впасть в анахронизм, допустить отход от исторической правды, выделить и приподнять Сталина, впасть в славословие. Не забудем, что на это толкала вся атмосфера 1939 года, когда готовился юбилей Сталина. Но Булгаков, как мы показали, решительно вычеркивал в черновых автографах реплики, когда раздавался "неверный звук", появлялось славословие в честь Сталина - совсем в духе 30-х годов. Например, он решительно вычеркнул здравицу Сильвестра в честь "учителя" после выбора руководящего центра в сцене "Встреча Нового года": "Итак, да здравствует батумский комитет и его руководитель, наш дорогой учитель..." (14. 7, л. 46).
Самым веским доказательством того факта, что "Батум" не содержал славословия, не был конъюнктурным (а это была пьеса "справедливая", как оценил ее К. Симонов), является не только ее содержание, но и отрицательная реакция на нее Сталина, его запрет ставить эту пьесу, трагически отозвавшийся на судьбе Булгакова, фактически ускоривший его смерть.
Я не раз имел случай выспрашивать М. Б. Храпченко о "Батуме", вести разговор с ним о Булгакове. Храпченко с академической осторожностью вспоминал историю, говорил, что Комитет по искусству одобрил пьесу, МХАТ принял ее к постановке, приступил к работе над ней. И вдруг последовал запрет.
Вл. И. Немирович-Данченко высоко оценивал пьесу Булгакова. Заметим в скобках, что теперь эта оценка нам известна из дневника Е. С. Булгаковой: "Ольга (Бокшан-ская - сестра Е. С. Булгаковой, секретарь Вл. И. Немировича-Данченко. - В. Н.) сказала мнение Немировича о пьесе: обаятельная, умная пьеса. Виртуозное знание сцены. С предельным обаянием сделан герой. Потрясающий драматург..."36.
Сталин, по свидетельству Храпченко, не зачеркивал художественной стороны пьесы Булгакова: "Хорошая пьеса". Это совпадает с тем, что записано в дневнике Е. С. Булгаковой 18 декабря 1939 года: "... было в МХАТе Правительство, причем Генеральный секретарь разговаривал с Немировичем, сказал, что пьесу "Батум" он считает очень хорошей, но ее нельзя ставить"37.
Сталину, свидетельствовал Храпченко, не понравилось, что герой романтизирован, а может быть, он здесь лукавил. Но в Москве стал широко известен его афоризм: "Все молодые революционеры похожи друг на друга..."
Вот здесь-то (добавлю я от себя), в этой фразе Сталина, может быть, и кроется тайна его отношения к "Батуму". Вспомним: Е. С. Булгакова в дневнике 17 августа 1939 года записала: был В. Г. Сахновский (зам. директора МХАТа по режиссерской части. - В. Н.). Встреча происходила после того, как стал известен запрет пьесы. В. Г. Сахновский "стал сообщать: пьеса получила наверху (в ЦК, наверное) резко отрицательный отзыв. Нельзя такое лицо, как И. В. Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова"38. Речь шла о самом принципе изображения, о допустимости вымысла в исторических жанрах, о романтизации героя. Замечания носили безапелляционно-догматический характер и понять их с точки зрения законов творчества, особенностей жанра, которым следовал Булгаков, невозможно.
В самом тезисе "нельзя романтизировать героя" (а речь шла о молодом революционере) таилось неразрешимое противоречие. Как же тогда создавать образ героя? Ведь главным недостатком драматургии 30-х годов как раз было отсутствие в ней ярких героев. Артистам нечего было играть на сцене. Оставалось только произносить нравоучительные монологи. А Булгакову, как свидетельствует Елена Сергеевна, при замысле пьесы в первую очередь хотелось создать произведение с ярким героем. Об этом же свидетельствует В. Я. Виленкин, подчеркивая слова самого драматурга: "Центральную фигуру он хотел сделать исторически достоверной (для этого ему необходимо было изучение не только общеизвестных, но и архивных материалов...) и в то же время она виделась ему романтической (тоже его слова)"39.
это делал. Он рисовал его дерзким (в столкновении с ректором семинарии), рассудительным (в разговоре с рабочими), решительным в действиях. Это особенно ярко было показано в массовой сцене мартовской демонстрации, когда солдаты начинают расстреливать рабочих. Все это выделяло образ Иосифа Джугашвили. Но, откровенно говоря, каких-либо исключительных свойств молодого революционера в этих сценах не раскрывалось Анализ автографов показывает, что у Булгакова и в мыслях не было выделять в характере молодого Сталина потенциальные черты гения, выдающейся личности, как это делали в своих воспоминаниях участники батумской демонстрации, славившие Сталина. Булгаков раскрывал в образе Иосифа Джугашвили типическое, а не исключительное. В своих действиях и поступках он был похож на всех молодых революционеров его поколения. А некоторые, как легендарный Камо (Тер-Петросян), и превосходили его. Видимо, вот эта сторона - исторически правдивой и справедливой пьесы Булгакова - и не была по душе Сталину. Он почувствовал глубокий демократизм пьесы Булгакова. Внутренне он не мог принять общей, драматически сильно выраженной идеи "Батума": главную роль в развитии исторически важных событий играют не исключительные личности, а восставшие массы, рабочие.
Литературоведение - это строгая наука, не раз писал академик Д. С. Лихачев. Необходимо следовать фактам и не извращать истину. Особенно это касается "Батума". При его анализе нельзя вычитывать из пьесы того, чего в ней нет. Так, А. Нинов, не считаясь ни с какими научными критериями, в комментариях к третьему тому собрания сочинений Булгакова пытается доказать недоказуемое, а именно, что "в фокусе (?!) его пьесы оказалась одна из самых загадочных и непроясненных страниц биографии молодого Сталина" - его "грехопадение", то есть тот факт, что Сталин был агентом охранки. Поэтому, мол, "в ссылку уходит в последнем действии пьесы один человек, а в эпилоге появляется уже другой, и никто не может точно сказать, какой моральной ценой оплачено его возвращение"40. Мягко говоря, это домысел. А если серьезно: это метаморфоза субъективизма в угоду сенсации.
На чем основывает свой домысел А. Нинов? В воспоминаниях Доментия Вадачкория, помещенных в сборнике "Батумская демонстрация 1902 года", говорится о побеге Сталина из ссылки и о той конспирации, к которой он вынужден был прибегнуть, чтобы осуществить побег: "Помню рассказ товарища Coco о его побеге из ссылки. Перед побегом товарищ Coco сфабриковал удостоверение на имя агента при одном из сибирских исправников. В поезде к нему пристал какой-то подозрительный субъект - шпион. Чтобы избавиться от этого субъекта, товарищ Coco сошел на одной из станций, предъявил жандарму свое удостоверение и потребовал от него арестовать эту "подозрительную" личность. Жандарм задержал этого субъекта, а тем временем поезд отошел, увезя товарища Coco"41. Булгаков обвел это воспоминание жирно красным и синим карандашом, но как он хотел использовать этот факт в пьесе, никаких следов в автографе, заметках, черновиках нет.
"в фокус пьесы" то, чего в "Батуме" нет.
А что касается "грехопадения" Сталина, то эта легенда не нова и о ней много писалось и за границей и у нас.
Компетентные историки-архивисты на основе анализа документов утверждают, что "по всем имеющимся в нашем распоряжении на данный момент материалам сотрудничество Сталина с органами царской охранки не подтверждается "42. Н. Потапов в статье "Идолы и жупелы" ("Правда", 1989, 31 марта) убедительно раскритиковал рассказ А. Адамовича "Дублер" и конъюнктурный роман Вл. Успенского "Тайный советник вождя" за мифотворчество о Сталине как агенте царской охранки. Этот миф, по словам историка Роя Медведева, давно был отвергнут самыми реакционными советологами.
Убедительный факт: даже Л. Троцкий, считавший Сталина кровным своим врагом, не мог согласиться с распространенным на Западе мифом. Он писал о Сталине: "... на всех этапах его пути его сопровождали слухи об интригах, о нарушении дисциплины, о клевете на товарищей, даже о доносах полиции на соратников. Многое в этих случаях, несомненно, ложно"43.
Сталина, а не писал бы о слухах и не заявил бы, что "многое в этих случаях, несомненно, ложно".
К фактам истории Булгаков относился строго. "Батум" он писал как реалистическое произведение. Никаких "подсказок", намеков, экивоков в сторону Сталина (в духе классицистических трагедий) у него в пьесе нет. А ведь у Булгакова было достаточно оснований, горечи и обид, чтобы резко отрицательно относиться к Сталину. Он лично на себе испытал его деспотизм. Но не в натуре Булгакова было искажать исторические факты.
Примечания
33. Современная драматургия. 1988, N 5. С. 216.
34. Фадеев Александр. Письма 1916-1956. М., 1967. С. 159.
36. Дневник Елены Булгаковой. С. 275.
37. Там же. С. 285.
38. Там же. С. 278-279.
39. Виленкин В. Я. Воспоминания с комментариями. С. 317.
40.
41. Батумская демонстрация 1902 года. М., 1937. С. 140.
42. Коптелов Б. И., Перегудова 3. И. Был ли Сталин агентом охранки? // Вопросы истории КПСС. 1989. N 4. С. 92.