V
Булгаков последовательно воплощал свой замысел, следовал законам жанра исторической хроники. Он не снижал к себе требования и в последующих картинах пьесы ("Арест Сталина", "У Николая II", "Возвращение после побега"). Работа, правда, шла легче. Драматург уже опирался на опыт ранее созданных картин. Подход к материалу был выработан.
И при работе над сценой "Арест Сталина" Булгаков добивался исторической полноты и драматической выразительности, избегал заданности, комментаторских монологов. Сцена "Арест Сталина" в автографе имеет две редакции. В первой редакции действие начиналось прямо с обыска в квартире Дариспана. В ней отсутствовал разговор о типографии, которую ищут жандармы, не было сцены со стариком аджарцем Реджебом, начальной сцены с гимназистом Вано (разговор о кружках). Вместо Трейница обыск возглавлял жандармский полковник Зейдлиц. Основные драматические события снова концентрировались вокруг фигуры Сталина. Зейдлиц, в отличие от Трейница, считал для себя излишним хитрить и притворяться, действовал прямолинейно. Сцена опознания Иосифа Джугашвили была лобовой. Зейдлиц объявлял: "Три месяца ищем вас, господин Джугашвили. Ввиду того, что у вас отбило память, льщу вам сказать, и откуда вы. Из города Гори, и зовут вас Иосиф Виссарионович" (14. 7, л. 86).
Во второй редакции сцены Булгакову снова пришлось решать задачу, как расширить общую историческую картину, сделать ее многомерной. Он предваряет обыск тремя ситуациями: мотивом тревоги (жандармы ищут типографию), сценой с Реджебом, приходом Вано. А затем к этим сценам присоединяет сцену обыска, допроса и ареста Сталина25. Как свидетельствует машинопись, в третьей редакции Булгаков соединил все написанное в намеченной последовательности, сократил, как мы покажем, комментаторские монологи, дал более цельную картину. Булгаков драматически раскрывает обстановку в Батуме, сложившуюся после "Кровавого столкновения". Подпольщики продолжают работу, их влияние усиливается. А полиция мечется, всех берет на заметку, усиливает сыск.
Сцена с Реджебом важна в двух планах. Она показывает возрастающее влияние идей подпольщиков на местное население - аджарцев. И одновременно Булгаков мастерски раскрывает национальное своеобразие характера Реджеба.
В процессе работы над пьесой драматург много раздумывал над тем, как создать национальный колорит. Он отказался от распространенной в 30-х годах манеры ломать синтетический строй русской речи, подчеркивать акцент героя. И все это во имя ложно понятого национального колорита. Он пошел по иному пути.
Напомню, что в начале сцены "Встреча Нового года" он проявил заботу об особой поэтичности речи тамады Габуния, насыщенной национальными красками. Само застолье он стремился сделать в грузинских традициях, включив в текст специальное упоминание, что 25 человек стройно исполняют заздравную песню "Мравалжамиер" на грузинском языке26. В сцене встречи рабочих с губернатором Булгаков обыгрывает неудачные переводы Кякивы с грузинского на русский, создавая юмористический эффект (тем более, что Кякива так же глуп, как и губернатор, - это двойники). Тем самым Булгаков добивается резкого снижения образа губернатора.
В сцене встречи Реджеба со Сталиным удивительно непосредственно, спонтанно - в самой манере говорить, держаться, реагировать на слова и реплики - проявляется национальное своеобразие аджарца - бесхитростного на вид, даже наивного, но на самом деле умного, сообразительного, как говорится, "себе на уме".
Затем Реджеб делает своеобразный "заход": он рассказывает, что видел сон, как царь, купаясь, утонул. Молодой Coco, прищурясь, восхищается сном (одновременно и поведением старика), но притворяется, что не понимает смысла сна: "Хороший сон, но что бы он такое значил, я не понимаю". Один собеседник, собственно говоря, подначивает другого. Снова наступает пауза, а затем Реджеб простодушно признается: "Я тебе скажу, что никакого сна я не видел.
Сталин. Я знаю, что ты не видел" (с. 249).
И затем начинается выяснение тайны. Диалог развивается как сопричастность двух своеобразных умов, двух близких людей. Реджеб - посланец стариков. Он хочет знать подноготную (что печатаешь?), а молодой Coco не склонен что-либо скрывать. В вопросах Реджеба - и наивность бедных аджарцев, и их предрассудки (старики считают, что Coco печатает фальшивые деньги - одни осуждают, другие одобряют), и их надежды на то, что от Coco придет помощь. Вот тут-то в развитии действия в сцене происходит поворот. Coco раскрывает Реджебу тайну. Революционеры печатают прокламации, чтобы донести до народа правду. Сообразительный Реджеб сразу схватывает суть дела и торопится вернуться в родное Махинджаури, чтобы принести новость, которая дороже денег. Живая картина, созданная Булгаковым, насыщается важными мотивами. Реальное окутывается легендарным флером, обретает внутреннее дыхание.
Но Булгаков - юморист. И он не забывает, что при помощи юмора можно оттенить национальное, выявить в нем особенное (причем - спонтанно, без нажима). И сцену молодого Сталина с Реджебом он заканчивает юмористически эффектно. Реджеб проникается такой любовью и доверием к Coco, что предлагает ему принять мусульманство, а в награду обещает семь жен, "семь красавиц": "Одна лучше другой, семь звезд!" Молодой Coco не склонен обижать религиозных чувств старика, его своеобразного доброжелательства и всерьез отвечает: "Подумать надо". Все это создает атмосферу взаимного доверия и доброжелательства. Народный характер Реджеба раскрывается во всем своеобразии.
По сравнению со сценой с Реджебом вновь написанная сцена с гимназистом Вано (знакомство и беседа) в художественном отношении менее яркая, носит служебный характер. В ней говорится о работе кружков, о борьбе идейных течений. Булгаков почувствовал, что экспозиционный характер начальных сцен в картине затягивается и сразу же усиливает драматизм в развитии действия. Дом Дариспана оказывается окруженным полицией, бежать поздно. Появляются Зейдлиц, околоточный, городовые, начинается обыск, допрос Канделаки, Дариспана, Вано, Сталина (как в первой редакции).
"Имейте в виду, мы вас научим разговаривать". Сталин сохранял спокойствие, иронизировал. Когда Зейдлиц объявлял Сталину, читавшему Гегеля, что тот арестован, Сталин в ответ острил: "Гегеля тоже арестовали? К нему надо целый полк казаков приставить, а то убежит" (14. 7, л. 94).
В сцене подчеркивалась солидарность революционеров-подпольщиков. Когда Зейдлиц допрашивал Канделаки, Дариспана и настойчиво их спрашивал о Сталине, они делали вид, что не знают его, впервые случайно встретили (этот мотив будет обыгран затем в эпилоге, в рассказе Порфирия о том, как его допрашивал Трейниц, пытаясь узнать о его связях с Иосифом Джугашвили).
В дальнейшем, как свидетельствует машинопись (а она содержит в себе третью редакцию картины), Булгаков отказался от внешне эффектных сцен, показывающих столкновение Сталина с Зейдлицем, и сосредоточил внимание на внутренних психологических и исторических мотивах, характеризующих поведение героев. Фамилию Зейдлица он заменил на Трейница, подчеркнув лицемерие лощеного жандарма (его внешность не совпадает с сущностью), эффектно разработал сцену узнавания Сталина. Опять сталкиваются противоборствующие силы, но не во внешних сценических проявлениях, а как сильные психологические характеры, типы.
Булгаков проделал большую работу, чтобы усилить психологические мотивы, придать сценам глубоко жизненный характер. Он решительно отказался от политических мотивов, имеющих комментаторский, объяснительный план, от реплик, диалога, когда герой превращался в рупор идей, а мотивы пьесы повторялись.
Допрашивая Сталина, Зейдлиц спрашивал: "Но раньше... вот что: вы были девятого марта у здания казарм в толпе, произведшей беспорядки?" Действие как бы возвращается на круги своя, идет разговор о том, что зрителям уже известно. Каждый из действующих лиц отстаивает свою точку зрения:
"Сталин. 9 марта? А... это когда солдаты убили 14 ни в чем не повинных рабочих, а 50 ранили. Нет, я не был и этого гнусного зрелища не видел.
3еидлиц. Не извращайте факты. Толпа, подстрекаемая [негодяями] агитаторами, бросилась на солдат, и те были вынуждены пустить в ход оружие.
Сталин. Кому в голову из безоружных рабочих придет на вас броситься? Вы сами бросаетесь на людей невооруженных. Они пришли просить освободить их арестованных товарищей, ни в чем невинных и взятых только за то, что они защищали свое человеческое право на скудную жизнь, а вы их перебили живодерски, как собак... Нет, я не был при этом.
3еидлиц. Здесь не митинг. Прекратите агитацию..."
Речь Сталина не просто митинговая, она еще и повторяет первоисточник - прокламацию, содержащую оценку событий 9 марта. В ней допущены резкие эпитеты: "гнусное зрелище", "их перебили живодерски, как собак". Сценически Булгаков пытается здесь выделить молодого Сталина как смелого революционера, не боящегося жандармов. Но внутренне сцена развивалась прямолинейно, мотивы в ней повторялись. Булгаков решительно отказывается от этой сцены, сжимает действие, осложняет образ Трейница, выведенного вместо солдафона Зейдлица, стремится показать, что сталкиваются два сильных характера, противоположные по своей психологической сущности - Трейниц и Сталин - и как в самом развитии действия проявляются: и выдержка молодого революционера Иосифа Джугашвили; и сплоченность рабочих, поддерживающих друг друга и выручающих гимназиста Вано, на которого обрушил свой гнев Трейниц; и опытность подпольщиков (Канделаки, Дариспана).
"Ну, это так и следовало ожидать..."
Картина заканчивается эффектной сценой узнавания Сталина и взаимными ироническими репликами Трейница и Сталина, которые многозначимы и в плане психологической характеристики героев (сильных, умных), и в плане непримиримости социальных противоречий, которые воплощают в себе персонажи.
Трейниц после обыска сбрасывает маску притворства и с превосходством вельможи говорит: "Да, простите, еще один вопрос... а впрочем, Иосиф Виссарионович, какие тут еще вопросы... Не надо. По-видимому, от занятий философией вы стали настолько рассеянны, что забыли свою настоящую фамилию?"
"Сталин. Ваши многотрудные занятия и вас сделали рассеянным. Оказывается, вы меня знаете, а спрашиваете, как зовут.
Трейниц. Это шутка.
" (с. 255).
Булгаков обыгрывает иронию, обыгрывает ситуацию, раскрывая внутреннюю суть событий. В репликах Трейница и Сталина звучат намеки на то, что борьба-то еще не закончена, она еще только начинается. Трейниц предупреждает Сталина, чтобы он считался с обстоятельствами, не вздумал нарушить арест: "... конвой казачий. А они никаких шуток не признают". Сталин отвечает: "Мы тоже вовсе не склонны шутить. Это вы начали шутить..."
Иронические реплики в контексте драматических событий обретают историческую многозначимость.
Примечания
25. Написав новые сцены во второй редакции, Булгаков, поел., появления Зейдлица в квартире Дариспана, делает отчерк и пометку: "И далее", т. е. так, как в первой редакции обыска и допроса (14. 7, л. 124).
"Батума" в МХАТе, "включался "режиссер-консультант грузин". Он должен был помочь "слепить пластические куски в манере держаться, носить костюм, дать указания по сцене празднования Нового года у грузин..." (См.: Лосев В. И. Последняя пьеса Михаила Булгакова // Записки отдела рукописей ГБЛ. Вып. 48. М., 1990. С. 209).