V
В архиве Булгакова сохранилась девятнадцатая глава, относящаяся к финальной части романа "Белая гвардия"11. Глава отличается по содержанию и стилю от финала романа Булгакова, опубликованного целиком в Париже в издательстве "Конкорд", в двух томах: т. 1 - 1927, т. 2 - 1929, то есть основного текста произведения, известного читателю. (Впервые роман "Белая гвардия" полностью у нас был опубликован в 1966 г. в однотомнике Булгакова "Избранная проза". М.: Художественная литература, 1966, подготовка текста М. Н. Сотсковой.) Глава, о которой идет речь, была написана до пьесы "Дни Турбиных" и генетически связана с замыслом писателя написать трилогию, первая часть которой охватывает события конца 1918-го и начала 1919 года в Киеве (в основном - это период петлюровщины), вторая часть - события на Дону (деникинщина) и третья - пребывание Мышлаевского в частях Красной Армии.
О замысле Булгакова написать трилогию известно со слов языковеда Б. В. Горнунга, присутствовавшего на чтении романа "Белая гвардия" (в московском литературном кружке "Зеленая лампа" зимой 1923/24 года). М. Чудакова записала его свидетельство: "Слушателям известно было, во всяком случае, что "Полночный крест" - первая часть трилогии, что действие второй части должно происходить на Дону, в третьей части Мышлаевский окажется в рядах Красной Армии..." О замысле Булгакова было известно М. Волошину. В дарственной надписи на сборнике "Иверни" он написал: "Дорогой Михаил Афанасьевич, доведите до конца трилогию "Белой гвардии"12. В журнале "Россия", 1923, N 7, сообщалось, что "Мих. Булгаков заканчивает роман "Белая гвардия", охватывающий эпоху борьбы с белыми на юге (1919-1920 гг.)" (выделено мною. - В. Н.).
Таким образом, первоначально роман "Белая гвардия" носил название "Полночный крест", и недаром через весь текст произведения в окончательном варианте, варьируясь, проходит образ то сияющего электрическим светом двухметрового креста в руках громадного Владимира на Владимирской горке, то черного, потухшего, грозящего бедой великому Городу.
Девятнадцатая глава "Белой гвардии" как раз содержит мотивы, подготовляющие переход к написанию второй части трилогии, охватывающие события на Дону. Недаром, когда Ирина Най-Турс появляется у Турбиных в гостях на елке, Елена встречает ее словами:
"- Очень рада. Очень. Позвольте же вас познакомить. Все белогвардейцы..." (выделено мною. - В. Н.).
Совсем не случайно, что в девятнадцатой главе одной из заметных фигур была фигура Мышлаевского. Он раскрывался во многих аспектах - в отношениях с Николкой (он подшучивал над его влюбленностью в Ирину Най-Турс), в отношениях с Анютой, Еленой, Лариосиком. Напряженно развивалась ситуация Мышлаевский - Анюта. Мышлаевский воспользовался неопытностью Анюты, соблазнил ее, она оказалась беременной. Это стало известно после того, как Лариосик, вообразивший, что он безумно влюбился в Анюту, сделал ей предложение через Елену. Анюта во всем призналась Елене. Елена резко осуждала Мышлаевского: "Знаешь, Виктор, ты все-таки свинья, - сказала Елена, качая головой". Психологическая тревога Мышлаевского, вызванная его особым отношением к событиям, развивающимся в Городе, обострялась беременностью Анюты. Два ряда переживаний развивались параллельно и усиливали общую для героев тревогу за будущее.
"- А что же будет? - спросила Елена.
- А будут, кажется, большевики, - ответил Турбин.
- Господи боже мой, - сказала Елена.
- Пожалуй, лучше будет, - неожиданно вставил Мышлаевский, - по крайней мере сразу поотвинчивают всем нам головы, и станет чисто и спокойно. Зато на русском языке. Заберут в эту, как их, че-ку, по матери обложат и выведут в расход".
В решительных репликах Мышлаевского чувствуется, в каком плане автор намеревался показать эволюцию героя, его отношение к большевикам (признание за ними исторической победы). Все это со всей определенностью отразилось в пьесе "Дни Турбиных".
Внешние события, как гром среди ясного неба, врывались в тихую обитель Турбиных.
"Однажды вечером Шервинский вдохновенно поднял руку и молвил:
- Ну-с? Здорово? И когда стали их поднимать, оказалось, что на папахах у них красные звезды...
Открыв рты, Шервинского слушали все, даже Анюта прислонилась к дверям.
- Какие такие звезды? - мрачнейшим образом спросил Мышлаевский.
- Маленькие, как кокарды, пятиконечные. На всех папахах. А в середине серп и молоточек. Прут, как саранча, так и лезут. Первую дивизию Петлюрину побили, к чертям.
- Да откуда это известно? - подозрительно спросил Мышлаевский.
- Очень хорошо известно, если они уже есть раненые в госпиталях в Городе.
- Алеша, - вскричал Николка, - ты знаешь, красные идут! Сейчас говорят, бои идут под Бобровицами".
и поток событий в большинстве случаев сосуществуют как два самостоятельных ряда. Это показывает, как трудно было автору последовательно выдержать новаторский аспект.
В основном он стремился придерживаться этого аспекта. Об этом свидетельствует лирическая миниатюра, раскрывающая переживания Елены, ее раздумья о Шервинском, петлюровщине и о своем будущем:
"Демон каждый вечер в бобровой шапке и шубе приезжал в трамвае из далекого Дикого переулка. И пел. Голос его становился все лучше и лучше, как будто бы даже с каждым днем".
"В сущности, дрянь малый, беспринципный, - думала Елена в тихой печали, глядя в окно на оперные огни, - но голос изумительный, Бог его знает, приспособленный. Нет, этот не пропадет, будьте покойны".
Огни подмигивали ложно, как будто старались уверить, что все хорошо и спокойно в Городе, что Петлюра - это так, вздор, - Петурра, а соль вся здесь, в теплых стенах, в полутемной гостиной. И чувствовалось, что это ложно, увы, нет там, в небесах, покоя, где горит дрожащий Марс. Нужно ловить каждую эту минутку, что падает, как капля, в жарком доме, скатываясь с часов; а то кто поручится, что не разломятся небеса змеевидной шрапнельной ракетой, не заворчит опять даль".
Самочувствие Елены, внешний поток событий - все предстает в единстве и овевается авторским отношением. И это определяет лирическую тональность миниатюры. Но и здесь еще чувствуется, что автор только "пробует перо". Миниатюру разрезает внутренний монолог Елены, где явно слышится авторский голос. В словах Елены "дрянь малый, беспринципный", собственно говоря, выражен авторский взгляд на Шервинского как героя ("голос... приспособленный. Нет, этот не пропадет, будьте покойны"). В окончательном тексте романа сходное мнение о Шервинском выражает Турбин, ревниво относящийся к будущему зятю.
Временами автор нарушал стилевое единство романа, осложнял драматизм личных взаимоотношений героев. Так развивались сцены объяснений Алексея Турбина с Юлией Рейсе. Добрый и уравновешенный Алексей Турбин, обязанный Юлии спасением своей жизни, вел себя как мелодраматический герой, впадал в подозрение, грозил револьвером, мучал любимую и мучал себя. Юлия Рейсе рисовалась лживым и порочным существом. Поведение Турбина отличалось крайностями, не свойственными его характеру. Весь стиль объяснения и встреч Турбина с Юлией искусственно накалялся противоречиями, пронизывался психологическим надрывом:
"Турбин хватал ее за горло, душил, шипел:
- Скажи, чья это карточка стояла на столе, когда я раненый был у тебя?.. Черные баки...
Лицо Юлии Марковны наливалось кровью, она начинала хрипеть. Жалко - пальцы разжимаются..."
Турбин чувствовал, что Юлия его обманывала, не говорила правды ни о Шполянском, ее любовнике, ни о своем муже. И он снова взрывался:
-------- ---------------------------------------------
- Ты дрянь и лгунья. Я тебя люблю, гадину. Юлия Марковна улыбалась.
Так вечера и так ночи. Турбин уходил около полуночи через многоярусный сад с искусанными губами".
Отношения между Юлией Рейсе и Шполянским окутывались в девятнадцатой главе какой-то тайной. Юлия что-то скрывала, что таилось за ее связью с Шполянским. Когда Турбин угрожал ей револьвером, требовал сказать ему правду - был ли Шполянский ее любовником, - это не пугало Юлию. Она обрадовалась, что Турбин не догадывается о большем: "Глаза ее блеснули странно, как будто вопрос Турбина показался ей легким, совсем нетрудным вопросом, как будто она ждала худшего. Голос ее ожил". Юлии нетрудно было отвести интимные подозрения Турбина. Она, не моргнув глазом, заявляла: "... в последний раз говорю тебе - он моим любовником не был. Не был. Не был...
- Поклянись.
- Клянусь.
Глаза у Юлии Марковны были насквозь светлы, как хрусталь". А что можно прочесть в хрустале?
Турбин верил обману, оказывался игрушкой во власти женщины-вамп.
"Поздно ночью доктор Турбин стоял перед Юлией Марковной на коленях, уткнувшись головой в колени, и бормотал:
- Ты замучила меня. Замучила меня, и этот месяц, что я узнал тебя, я не живу. Я тебя люблю, люблю... - страстно, облизывая губы, он бормотал...
- Скажи мне, зачем ты мне отдалась? Ты меня любишь? Любишь? Или же нет?
" - то есть на револьвер.
узлами, "ходами", которые позволили бы ему перейти к созданию второй части трилогии, показывающей события на Дону13.
После усиленной работы над пьесой "Дни Турбиных", когда Булгаков утвердился в своих возможностях драматурга (перед взором автора замаячил замысел "Бега"14), писатель решает придать первой части трилогии
"Белая гвардия" внутренне завершенный вид. Для этого был и важный повод - возникла возможность издания романа в Париже на русском языке отдельным выпуском (в двух книгах). Он пишет заново две главы (19 и 20), использует в них текстуальный материал и пьесы "Дни Турбиных", и черновой материал девятнадцатой главы (сцену с получением Еленой письма из Варшавы об измене Тальберга; появление на приеме у Алексея Турбина больного Русакова, ударившегося в богословие; сообщение Шервинского о наступлении красных и бегстве петлюровцев). Булгаков создает новую двадцатую главу, начинает ее с картины зверства петлюровцев и их панического бегства под артобстрелом красных. (Автор здесь использует текст из рассказа "В ночь на 3-е число", придавая ему эпическую выразительность.) Он создает яркие картины снов героев. С помощью снов автор перемежает фантастику и реальность и в емкой форме дает представление о конце петлюровщины и тревожных потрясениях Турбиных. Сон Елены овеян предчувствием трагической судьбы Николки. В ее сне намечен мотив будущего рассказа "Красная корона".
"В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и горько зарыдала и проснулась с криком в ночи:
- Николка. О, Николка!"
В новых финальных главах романа Булгаков отказывается от намеченных в черновой девятнадцатой главе сцен, в которых завязывались новые узлы личных взаимосвязей героев: Мышлаевский - Анюта, Николка - Ирина Най-Турс, Лариосик - Анюта. Об отношении Николки к Ирине Най-Турс мы узнаем лишь из косвенного намека (разговора Алексея Турбина с Николкой при внезапной встрече на Малой Провальной: оба возвращаются со свидания). Мышлаевский как персонаж действует в одном эпизоде. Он присутствует при рассказе Шервинского о наступлении красных. Булгаков отказывается от сквозной линии Мышлаевского, намеченной в девятнадцатой главе. По-видимому, он посчитал, что решительный и смелый характер Мышлаевского с достаточной полнотой раскрыт в предшествующих главах. Показано и его честное и открытое отношение к предательству гетмана, а также его восхищение смелыми и решительными действиями большевиков в сцене с импровизированным митингом, которую мы уже анализировали.
При характеристике Алексея Турбина Булгаков отказывается от замысла "окунуть" его в какие-то сложные непонятные отношения с Юлией Рейсе (с намеками на ее участие в каких-то таинственных, кроме интимных, связях с Шполянским, которые она тщательно скрывает). Он отбрасывает сцены объяснения Алексея Турбина с Юлией Рейсе - с психологическим надрывом, с налетом декаденствующих метаний и мучений. Булгаков снимает возникшие противоречия при раскрытии свойств характера Турбина. В сцене объяснения с Юлией герой ведет себя по-рыцарски благородно, дарит ей браслет покойной матери, сдержанно, но уверенно говорит ей о своем чувстве: "Вы мне милы..." Юлия отвечает взаимностью, проявляет заботу об Алексее Турбине: "Пора. Обозы идут на улице. Смотрите, чтоб вас не тронули". Два страдающих сердца нашли друг друга.
Все внимание в финальных эпизодах сосредоточивается на внутренних раздумьях Турбина над своей судьбой. Ужасы, которые он пережил во время петлюровщины, кажутся ему кошмарным сном. Он мечтает об одном - мирной жизни.
"Пролетарий" и миниатюре о счастливом сне Петьки Щеглова. Мы видим, что Булгаков стягивает все сюжетные мотивы романа "Белая гвардия" в один узел. Картина получается завершенной, стиль обретает единство.
Булгаков решается в "Белой гвардии" ограничить себя историческими рамками - изображением гетмановщины, петлюровщины, ее разгрома и показом победы Красной Армии, вернее сказать, ее вступлением в Киев в ночь на 3 февраля 1919 года и на этом фоне раскрыть тревоги, нравственные потрясения и судьбу Турбиных, судьбу честных интеллигентов. Избранный с самого начала принцип опосредованного раскрытия событий - через обостренное восприятие героев - помогает автору в сгущенном виде представить исторические события, раскрыть их внутреннюю логику15.
И здесь мы встречаемся с парадоксальными явлениями типизации. Общая картина, нарисованная в романе "Белая гвардия", оказывается настолько емкой, законченной и завершенной (в раскрытии исторической логики событий и судьбы героев), что у читателя складывается впечатление - все совершилось, гражданская война в Киеве закончилась поражением петлюровцев и победой Красной Армии в ночь на 3 февраля 1919 года.
А на самом деле ход событий был более сложным и затяжным. Советская власть продержалась в Киеве с 6 февраля 1919 года по 31 августа 1919 года. А 31 августа 1919 года в Киев врываются деникинцы и занимают его по 16 декабря 1919 года. С 16 декабря 1919 года по 6 мая 1920 года в Киеве Советская власть. А 26 мая 1920 года Киев занимают белополяки. Им помогают петлюровцы. Только после того, как 11 июня 1920 года белополяки были выбиты войсками Красной Армии, в Киеве прочно установилась Советская власть16. Петлюровцы, после отступления из Киева в ночь на 3 февраля 1919 года, не сложили оружия и активно действовали, особенно в Галиции, вплоть до 1920 года. Эвакуация германских войск из Украины после ноябрьских событий 1918 года затянулась почти на два месяца. Немецкие войска не вмешивались в события гражданской войны на Украине. Но они оставались грозной оккупационной силой. Всю эту сложнейшую мозаику событий Булгаков, конечно, не смог отразить в одном романе. Да он и не ставил такой цели перед собой.
усиленно работал над романом "Восемнадцатый год", широко охватывающем события гражданской войны на юге. А исключительные возможности драматургических форм обобщения и волшебная сила театрального искусства завладела чувствами Булгакова во время работы над пьесой "Дни Турбиных", принесшей ему славу и душевные терзания. В 1927-1928 годах Булгаков пишет пьесу "Бег", используя прием снов (который он наметил в романе "Белая гвардия") и убеждаясь на практике, каким могучим средством обобщения обладает драматургическое искусство. В "Беге" Булгаков с эпической силой показывает исторический и нравственный крах белого движения, насыщая пьесу дыханием больших идей. Фактически, "Бег" с точки зрения творческих замыслов автора есть произведение, тесно связанное с романом "Белая гвардия" и завершающее замысел автора создать большое полотно (трилогию) о событиях гражданской войны на юге страны. Таким образом, работа Булгакова над романом "Белая гвардия" явилась целым этапом в творчестве писателя, открывала большие перспективы в его художественных открытиях.
Примечания
11. Впервые эта глава была опубликована М. Чудаковой в журнале "Новый мир.". 1988. N 2.
12. См.: Чудакова М. Михаил Булгаков: глава из романа и письма // Новый мир. 1987. N 2. С. 140.
13. Мотив Дона как символа белого движения несколько раз встречается в основном тексте романа Булгакова. Распуская артдивизион, полковник Малышев указывает на Дон как на "лучшее, на что можно рассчитывать.". Затем мотив Дона возникает в картине паники, которую наблюдает Алексей Турбин на площади перед музеем во время наступления петлюровцев:
"- Все в музей! Все в музей.
- На Дон!
Прапорщик вдруг остановился (он тащил "на спине... желтое седло с болтающимися стременами.". - В. Н.), сбросил седло на тротуар.
- К чертовой матери! Пусть пропадает все, - яростно завопил он... ."
"Бега.", конечно, вызревал у Булгакова во время работы над пьесой "Дни Турбиных." в 1925-1926 годах. Мотив "Бега." звучит в знаменитой сцене роспуска артдивизиона в Александровской гимназии. Когда бунтующие юнкера и офицеры предлагают пробираться на Дон, командир артдивизиона дальновидный полковник Турбин предупреждает: "На Дон? Слушайте, вы! Там, на Дону, вы встретите то же самое, если на Дон проберетесь. Вы встретите тех же генералов и ту же штабную ораву... Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу... ."
"Белая гвардия." и пьесы "Дни Турбиных.", не замечала значительных сдвигов, происшедших в творчестве писателя. Эта критика обвиняла Булгакова в том, что под видом петлюровщины он показал в романе "Белая гвардия." и пьесе "Дни Турбиных." разгул революции как народной стихии. Булгаков на диспуте о "Днях Турбиных." и пьесе К. Тренева "Любовь Яровая." 7 февраля 1927 года (в театре Вс. Мейерхольда) решительно возражал рапповцам (А. Орлинскому) и разъяснял свою точку зрения на события в Киеве 1918-1919 гг. Он требовал от критиков знать историю ("Я утверждаю, что критик Орлинский эпохи 1918 года, которая описана в моей пьесе и романе, абсолютно не знает."), требовал считаться с законами искусства, с замыслом автора и содержанием его произведений. Булгаков мыслил зрело, указывал, что ему, как очевидцу событий, было ясно, что основным "историческим фоном.", как он говорил, т. е. основным конфликтом эпохи 1918 года, был "тот большевистский фон, та страшная сила, которая с Севера надвигалась на Киев и вышибла оттуда скоропадшину.". Но весь этот "исторический фон.", весь этот ход событий в одном романе, тем более в одной пьесе, действие которой должно длиться только три часа - не больше! - охватить нельзя. Поэтому он как автор ограничил свою задачу, дал "только две силы - петлюровцев и силу белогвардейцев, которые рассчитывали на Скоропадского, больше ничего.". "А критика стала писать ("Я собрал массу рецензий."), что я "под маской петлюровцев." показывал "большевиков.". Ничего подобного, заявлял Булгаков: "... повторяю, что в намеченную автором "Турбиных." задачу входило показать только одно столкновение белогвардейцев с петлюровцами, и больше ничего." (см. в кн.: Петелин В. Михаил Булгаков. Жизнь. Личность. Творчество. М., 1989. С. 274-277).
16. См. "Хронологию смены власти в Киеве в период 1917- 1920 гг. .", составленную сестрой писателя Надеждой Афанасьевной Земской. Опубликовано: Булгаков М. Собр. соч. М., 1989. Т. 2. С. 721-722. В очерке "Киев-город." (1923), который сам автор назвал "Экскурсом в область истории.", Булгаков писал: "... по счету киевлян, у них было 18 переворотов... я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил.". "Рекорд побил... Петлюра. Четыре раза он являлся в Киев, и четыре раза его выгоняли.".