IV
Интенсивный процесс выработки своего стиля продолжался Булгаковым и в рассказах, и в повестях. Рассказы "Необыкновенные приключения доктора" и "В ночь на 3-е число" (оба произведения написаны в 1922 году) можно рассматривать как предварительные эскизы больших полотен. Второй рассказ, имеющий подзаголовок "Из романа "Алый мах", по содержанию, да и по стилю, во многом примыкает к роману "Белая гвардия". Чувствуется, что автор нащупывает свой стиль. Но дается он автору с трудом.
В "Необыкновенных приключениях доктора", написанных в форме дневниковых записей, стиль взвинчен, порою звучат истерические ноты: "За что ты гонишь меня, судьба?! Почему я не родился сто лет назад?" Эти ноты перебиваются яркими, написанными в эссеистской манере эпизодами о событиях гражданской войны на Северном Кавказе. Свидетелем этих событий был и сам Булгаков, когда в Грозном выезжал в передовые отряды и оказывал помощь раненым. Это самая яркая часть рассказа. Эпизоды в ней пронизаны не только тревожным чувством героя, но и автора. Булгаков подчеркивает всю бессмысленность жестокого уничтожения белыми казаками непокорных чеченцев. Передавая обстановку сражений, восточную экзотику, писатель добивается эффекта соучастия. Читатель как бы, вместе с автором оказывается на поле боя, между двух лагерей. Вспоминается Лермонтов: природа так прекрасна, а люди (и казаки и чеченцы) так жестоки. Булгаков объективен. Он показывает, что у чеченцев есть основание быть беспощадными: казаки сожгли их аулы, убивают мирных жителей. А обстановка на поле боя какая-то неясная. Где враг, и где белые части? Тревога героя нарастает. Может быть, впервые в творчестве Булгакова звучит проблема выбора: как быть? Где справедливость? Доктор завидует фельдшеру Голендрюку, удравшему от бойни домой. И герой записок готов последовать за Голендрюком: "Сегодня я сообразил наконец. О, бессмертный Голендрюк! Довольно глупости, безумия... Я сыт по горло и совершенно загрызен вшами. Быть интеллигентом вовсе не значит быть идиотом... Довольно!.."
И записки героя кончаются восклицанием, таким актуальным и сегодня: "Проклятие войнам отныне и навеки!"
Так реализм, эссеистика, приемы орнаментальной прозы - все перемешивается в рассказе. Стилевое единство отсутствует.
Более устойчив стиль рассказа "В ночь на 3-е число". Намечается композиционная система, утвердившаяся затем в романе "Белая гвардия". Вначале описываются страдания будущего приват-доцента Бакалейникова, мобилизованного петлюровцами в качестве врача. Затем - квартира Бакалейникова, поведение его близких и знакомых.
Невольно втянутый в события, Бакалейников становится свидетелем анархического разгула петлюровцев (эпизод с сечевиком, обморозившим ноги, зверское убийство еврея). Бакалейников впервые увидел смерть в упор. Он потрясен. Этим определяются вздыбленность его мысли и эмоциональная окраска стиля рассказа.
Но мысли и чувства Бакалейникова порою передаются прямолинейно. В художественной типизации отсутствует единство между описанием событий и раскрытием движения чувств героя, которого автор достигнет в лучших местах романа "Белая гвардия".
Сброшенный панической толпой с моста в снег (красные начинают артобстрел города), Бакалейников, оцарапав руку о колючую проволоку, как бы прозревает:
"К дрожащим звездам доктор обратил свое лицо с белоснежными мохнатыми ресницами и звездам же начал речь свою, выплевывая снег изо рта:
- Я - дурак. Я - жалкая сволочь.
Слезы выступили на глазах у доктора, и он продолжал звездам и желтым мигающим огням Слободки:
- Дураков надо учить. Так мне и надо..."
А потом следует характернейшее признание, сделанное прямо-таки в духе классицистических драм - прямолинейно:
"- Я - монархист по своим убеждениям. Но в данный момент тут требуются большевики. Черт!.. Ах, мерзавцы! Ну и мерзавцы! Господи... Дай так, чтобы большевики сейчас же вон оттуда, из черной тьмы за Слободкой, обрушились на мост..."
Стилевые противоречия сказываются и в описании быта в квартире Бакалейникова, поведения Василисы, поднявшего ложную тревогу, беспокойства жены Бакалейникова за судьбу своего мужа. В этой части рассказа отчетливо звучат мотивы, получившие развитие в романе "Белая гвардия". Колька Бакалейников сообщает:
"- Гонят Петлюру! Красные идут.
- Да что ты?
- Слушайте... Я сейчас выбежал на улицу, видел обоз. Уходят хвосты, говорю вам, уходят!.."
Друг семьи, бывший гвардейский офицер, а ныне ученик студии Макрушина, Юрий Леонидович, обладающий феноменальным баритоном (в нем явно угадываются черты будущего Шервинского), пробует петь "Интернационал".
В рассказе уже намечен образ Василисы - трусливого и расчетливого хозяина дома. Булгаков демонстрирует умение выразительными штрихами рисовать оригинальные типы. Так пластично, осязаемо представлена "самая рыхлая и сдобная во дворе Авдотья Семеновна - жена сапожника".
"Авдотья плюнула.
- Чтоб он издох, этот Петлюра, - сколько беспокойства людям..."
Однако композиционной взаимосвязи в эпизодах нет. В городе происходит черт знает что, а в квартире Бакалейниковых нет настоящей тревоги, за кремовыми шторами раздается песнь Веденецкого гостя из "Садко": "Город прекрасный... Го-о-род счастливый!.." Стиль рассказа неровен, временами теряет эмоциональную силу. Образ жены Бакалейникова Варвары неясен.
поседевшим и, теряя самообладание, впадает в истерику:
"... поднял искаженное плачем лицо и, всхлипывая, выкрикнул:
- Бандиты!.. Но я... Я... интеллигентская мразь!.."
Как видим, Булгаков настойчиво искал свой стиль и новые формы обобщения. Особые трудности он испытывал в своих попытках соединить субъективное и объективное, свои идеи (часто противоречивые), которые его тревожили, с описанием конкретных фактов, с характеристикой внутреннего мира героя, втянутого в вихрь исторических событий. Ему не хотелось упрощать явления. Он не мог изменить самому себе. А мысли его все усложнялись. Он не хотел снимать противоречий жизни или упрощать их, как делали пролеткультовцы. Он не хотел, да и не мог лишать своих героев сложной диалектики, мучительного процесса вызревания в их сознании великих истин. Дедуктивный метод здесь не годился. Искусство, по его мнению, всегда должно оставаться искусством, идти от жизни и сквозь особую линзу (мирочувствование художника) видеть особенное, то, что он хорошо знает, и запечатлеть это особенное так, как он умеет в силу своего таланта.
На пути поисков своего стиля и новых средств обобщения Булгакову удалось в 20-х годах создать в форме рассказа несколько классических произведений, и среди них: "Красная корона", "Налет", "Я убил", "Ханский огонь". Поскольку в критике об этих рассказах существуют самые различные мнения, возникает необходимость сказать о них особо.
В рассказе "Красная корона" (1922) Булгаков прибегает к условным формам. Автор стремится к притчеобразности. Его рассказ имеет подзаголовок: "Historia morbi" (история болезни). Дается ярчайшая зарисовка мук совести больного палаты N 27, который был свидетелем, как по распоряжению генерала повесили в Бердянске рабочего-большевика на фонаре. К тому же он себя считает в определенной степени виновным и в гибели брата Коли.
Исповедь больного противоречива. Он не видит выхода из того безумия, свидетелем которого оказался. Не видел тогда выхода из противоречий жизни и сам Булгаков. Но писатель заостряет чувство вины тех, кто вешал рабочих, кто из ложного понимания чувства долга шел в атаку и сам обрекал себя на смерть. Герой-рассказчик винит себя в том, что он был сторонним наблюдателем, не вмешивался в события, не предотвратил беды. Этот мотив доведен до всеобщности, звучит как абсолют и сводит с ума героя рассказа:
"В сущности, еще раньше Коли со мной случилось что-то. Я ушел, чтоб не видеть, как человека вешают, но страх ушел вместе со мной в трясущихся ногах. Тогда я, конечно, не мог ничего поделать, но теперь я смело бы сказал:
- Господин генерал, вы - зверь. Не смеете вешать людей". (Выделено мною. - В. Н.) Совпадение реплики рассказчика с репликой вестового Крапилина в "Беге" не случайно. Безумие вешателей осуждается в рассказе Булгакова. Но не только это. Одновременно подчеркивается чувство вины тех, кто невольно помогал всеобщему безумию. И смерть Коли воспринимается героем как наказание за это. А видение (Коля постоянно является герою с разбитой головой, в красной короне, напоминая ему о его вине, как Крапилин является галлюцинирующему Хлудову, переживающему муки совести) - видение Коли - это призыв к раскаянию. Обращаясь к видению, герой рассказа говорит с силой:
"- Что же, ты вечный мой палач? Зачем ты ходишь? Я все сознаю. С тебя я снимаю вину на себя, за то, что послал тебя на смертное дело. Тяжесть того, что был повешен, тоже кладу на себя. Раз я это говорю, ты прости и оставь меня".
Коли герой обращается к генералу и говорит ему: "Тогда я ожесточился от муки и всей моей волей пожелал, чтобы он хоть раз пришел к вам и руку к короне приложил. Уверяю вас, вы были бы кончены, так же, как и я. В два счета". И далее идут слова, выражающие в зародыше идею "Бега": "Впрочем, может быть, вы тоже не одиноки в часы ночи? Кто знает, не ходит ли к вам тот грязный, в саже, с фонаря в Бердянске? Если так, по справедливости мы терпим. Помогать вам повесить я послал Колю, вешали же вы. По словесному приказу без номера".
Вот какой силы обобщенности достигает Булгаков благодаря условным ассоциативным формам обобщения. Реальные ситуации и обобщенные образы обретают символическую значимость.
Совсем в ином ключе создается рассказ "Налет" (1923). Он строго реалистичен. Булгаков в нем выступает против ложной романтизации подвига, ратует за суровую правду. Вначале дается ярчайшая реальная зарисовка, как петлюровцы ночью налетели на станцию (была вьюга, и ни зги не было видно), поубивали караульных красноармейцев, а один - по имени Абрам - случайно остался жив. Его, израненного, изувеченного, приютила и спасла сторожиха.
Прошли годы. Рабфаковцы в клубе, под огонек горящей печурки, вспоминают прошлое. Могучего сложения Як Грузный "басом рассказал про атаки, про студеные ночи, про жгучую войну. Получалось так, что Як был храбрый и неунывающий человек". "И действительно, он был храбрый", - подчеркивает автор.
Но вот доходит очередь до вновь прибывшего - небольшого роста, хромого, глуховатого, к тому же странно одетого в куртку на вате. Он взъерошен, как воробей. Это Абрам. С конфузливой улыбкой он начал рассказывать о налете петлюровцев, как погибли товарищи, рабочий Стрельцов, костеривший перед смертью бандитов почем зря. И все было просто до жути, так, как (добавим от себя) в "Конармии" И. Бабеля. И подобно тому как "Конармия" И. Бабеля противостояла в литературе ложной патетике, так и рассказ Булгакова противостоял ложному романтизму. Рабфаковцы удивлены. Абрам смущен.
"Як снисходительно посмотрел... и сказал:
- Бывало... Отчего же. Это бывало на Украине. А это с кем произошло?
Воробей помолчал и ответил стыдливо:
- Это со мной произошло..."
Эффект неожиданности усиливает реалистическую экспрессивность рассказа Булгакова.
"Я убил" (1926). Евг. Сидоров прав, указывая, что этот рассказ - ответвление от могучего ствола романа "Белая гвардия"3. Перекличка идей рассказа с романом есть, но в нем речь идет не о страданиях интеллигенции, а о подвиге, совершенном хирургом Яшвиным. В центре оказывается сильная личность Яшвина, обрисованная с явной авторской симпатией. Насильственно мобилизованный петлюровцами, Яшвин не смог выдержать того, как на его глазах истязают невинных людей, и... убил полковника Лещенко, раненного подпольщиками. Возникает вопрос: имел ли право хирург Яшвин, как врач, так поступить? Некоторые критики смысл рассказа "Я убил" видят в стремлении героев "заново пережить прошлое и снять с себя вольную и невольную вину"4. Но о какой такой вине может идти речь? И в чем вина Яшвина?
"Я убил" психологически оправданы. Они мотивируются историческими ситуациями. События происходят в тот момент, когда петлюровцы находятся на краю гибели. Весь город ждет красных. Петлюровцы зверствовали, вызывая к себе всеобщую ненависть. Это точные исторические реалии. В этих условиях Яшвин решил избежать мобилизации и скрыться на окраине города у фельдшера "явно большевистских наклонностей" (важная деталь, характеризующая Яшвина). Но не успел. Его насильственно мобилизовали и доставили в штаб первого конного полка к Лещенко.
Образ Лещенко в рассказе нарисован с резкой неприязнью. Он - садист, собственноручно насмерть забивает пойманного дезертира, а затем грозит Яшвину, что после боя отдаст его под суд и расстреляет за саботаж. Под угрозой смерти происходят все дальнейшие события, вплоть до отступления петлюровцев к мосту.
Полковник Лещенко истязает попавших в его руки подпольщиков Слободки - коммунистов и жидов, как говорят петлюровцы. Яшвин в тревоге, потому что артиллерия красных перестала ухать. На допросе один из подпольщиков ранил Лещенко. Нужна помощь. Зовут Яшвина. Как быть?
В комнату врывается растрепанная женщина.
- За что мужа расстреляли? - бесстрашно спрашивает она. И глаза ее были полны такой ненависти, что обжигали своим огнем. А увидев доктора, она сказала:
- Ай, ай... Какой вы подлец... вы в университете обучались - и с этой рванью... На их стороне...
"взять в шомпола" женщину. И в этот момент приходит в ярость доктор Яшвин. Шесть пуль он выпускает в Лещенко, а затем ногами выбивает раму в окне и бросается наутек. Судьба его побаловала. Он спасся.
А когда бой стих, петлюровцы отступили, Яшвин вышел из укрытия, и... мир оказался неузнаваем: "... не было как будто никогда ни полковника Лещенко, ни конного полка... Только навоз на истоптанной дороге..." (Выделено мною. - В. Н.).
Вот он, образец многоемкого стиля, когда конкретная фраза обретает исторический смысл и становится своего рода символом, характеризующим сущность явлений.
"Ханский огонь" (1924) - наиболее булгаковская вещь. По жанру это скорее повесть, чем рассказ, - с острейшим занимательным сюжетом и с рельефно выписанными типами. Поражают живописность деталей, их пластичность и умение автора - через восприятие зрителями-экскурсантами экспонатов музея - дать представление об эпохе - прошлой (начиная с Екатерины II) и настоящей (20-е годы). Среди экскурсантов выделен Семен Антонов - в коротких штанах, с голой, покрытой застаревшими пятнами спиной. Он дает самоуверенные пояснения: "Любовница Николая Палкина..."; "Растрелли строил..."; "Долго народ гнул спину...". И на фоне изящной обстановки, изысканных портретов, экспонатов музея этот тип производит неприятное впечатление. Словно теоретик Пролеткульта со своим нигилизмом разглагольствует перед толпой.
Хотя сам дворец Тугай-Бегов, превращенный в музей, описан с изысканной выразительностью (живопись, гобелены, скульптуры), в рассказе нет и тени преклонения перед прошлым. Булгаков диалектичен и историчен. Изобразительная сила его рассказа (в пластических деталях) равна бунинской. О матери последнего князя Булгаков пишет: "Неистощимая в развратной выдумке, носившая всю жизнь две славы - ослепительной красавицы и жуткой Мессалины... Вдовой оставшись, прославилась тем, что ее нагую купали в пруду четыре красавца-гайдука..."
Из самой атмосферы описания (а это большое искусство) становится ясно, ощутимо, какой мир канул в прошлое после революции. Но прошлое не сдается без боя. Оно, оказывается, еще живо и мечтает о реванше.
Булгаков создает почти авантюрный сюжет, показывая, что среди экскурсантов оказывается последний из княжеского рода Тугай-Бегов - кавалергард Антон Иванович, одетый как иностранец (он прибыл из-за границы). После экскурсии он тайком пробирается в музей, забирает архивные материалы и поджигает дворец. Ненависть его к тем, кто разрушил старый мир и лишил хозяев права владеть богатством, безгранична. Стиль рассказа Булгакова в этом месте особенно экспрессивен. Булгаков словно демонстрирует свое мастерство, свое умение заглянуть во внутренний мир, передать психологические переживания бывшего кавалергарда, кипящего бессильной злобой. Это призрак прошлого (сцена с переодеванием в кавалергардскую форму). Все, что его окружает, знакомо ему с детства. И ничто ему уже не принадлежит: мужики отняли. Бывший князь ненавидит не только "голого" - Семена Антонова, не только Эртуса, по архивным документам пишущего историю "Ханской ставки" - рода Тугай-Бегов, но и мужиков, для которых организуется библиотека во дворце. В бешеной злобе Антон Иванович говорит старому слуге Ионе: "Этого Эртуса я повешу вон на той липе... Это я сделаю, Иона, клянусь тебе, чего бы это ни стоило. Момент такой настанет... А рядышком... этого голого, Антонов Семен... я найду товарища Антонова на дне моря... - Тугай проглотил слюну, отчего татарские скулы вылезли желваками... - Ежели он живым мне попадется в руки... не поздравлю я Антонова Семена! Будет он висеть не только без штанов, но и без шкуры..."
Но Булгаков, как было сказано выше, диалектичен. Рисуя взрыв ярости Тугая, он показывает, что его мечты о реванше призрачны, хотя и небезопасны. Со знанием дела князь поджигает музей. Но бежит он как тать, бежит и сам себе признается, что прошлое кануло навсегда:
"- Не вернется ничего. Все кончено... Лгать ни к чему..."
Может быть, это самый живописный из повествовательных рассказов Булгакова. И самый историчный. Весь его строй утверждает: логика истории имеет свои законы. И их не перейдешь!
Неприятие войны, ее жестоких кровавых сторон рождало в творчестве Булгакова произведения, исполненные глубокого философского чувства. Как своеобразная фреска встает перед читателем небольшая повесть "Китайская история" (1923). Написанная в стиле орнаментальной прозы (в резких контрастах, с графическим выделением деталей), эта повесть насыщается мрачным колоритом. Молодой китаец Сен-Зин-По, случайно попав к красным, не зная русского языка, не понимая, что происходит на свете, в бою как пулеметчик показывает чудовищную, сверхчеловеческую способность убивать людей и сам гибнет от удара юнкерского штыка страшной смертью: "... гигантский медно-красный юнкер ударил его, тяжко размахнувшись штыком, в горло так, что перебил ему позвоночный столб". Бессмысленно гибнет маленький человек, вся мечта которого была - золотой гаолян, фанза, клочок горячей, как огонь, земли и глоток чистой студеной воды. Звучит та же тема, что и в рассказе "Необыкновенные приключения доктора", но с еще большей трагической заостренностью. У доктора N была проблема выбора. Он был мобилизован, мог бежать, как это сделал фельдшер Голендрюк. А китайца Сен-Зин-По судьба, как песчинку, забросила в водоворот событий, и он гибнет, не понимая, что происходит вокруг и что он творит. Горестные события истории потрясают душу писателя.
3. Сидоров Е. Булгаков // Булгаков М. Избранное. М., 1980. С. 7.