Статья "Я боюсь" - рассуждения о будущем литературы
Е. Замятин о будущем литературы в статье «Я боюсь» (1921). В этой статье в полной мере проявилось свойственное писателю качество быть неудобным для властей автором.
1921 год — это год сложный и противоречивый, по словам К. А. Федина, самый двусмысленный год революции: с одной стороны, революция продолжалась, а с другой — была провозглашена новая экономическая политика, допускавшая частную собственность. В сфере литературы этот год был отмечен смертью А. Блока, расстрелом Н. Гумилева. Это также год жестокого подавления Кронштадтского мятежа: матросы Кронштадта — вчерашние рабочие и крестьяне — восстали против советской власти.
Что же встревожило Е. Замятина? Чего он «боялся»?
Замятина тревожило то, что за годы русской революции на поверхности оказались писатели «юркие», пишущие на злобу дня, которым все равно, о чем писать, лишь бы хорошо оплачивалась их работа. Писатели же не юркие – молчали.
Замятина тревожил низкий профессиональный уровень современной ему литературы, в частности, пролетарской поэзии: «Пролетарские писатели и поэты – усердно пытаются быть авиаторами, оседлав паровоз. Паровоз пыхтит искренне и старательно, но непохоже, чтобы он поднялся в воздух».
Угнетало Замятина то, что талантливые художники, серьезные, неконъюнктурные писатели, оказались в тяжелейшем материальном положении. Им не на что жить, им не до творчества. Кто же будет создавать настоящую литературу?
– это «католицизм» (нетерпимость) власти, боязнь свободного слова, что равносильно отсутствию воздуха для художника. Новая власть так же, и даже более, была нетерпимой к инакомыслящим, как и дореволюционная. Напомним, что Замятин еще в конце 1917 года выразил публично свое несогласие с решением большевиков закрыть ряд петроградских газет.
Настоящую же литературу, Замятин в этом был убежден, создают не послушные чиновники от литературы, а «безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики». Только они способны взорвать застойное болото, не дать обществу закоснеть и обречь себя на саморазрушение.
Вывод писателя был тревожным: «Я боюсь, что настоящей литературы у нас не будет, пока не перестанут смотреть на демос российский, как на ребенка, невинность которого надо оберегать. Я боюсь, что настоящей литературы у нас не будет, пока мы не излечимся от какого-то нового католицизма, который не меньше старого опасается всякого еретического слова. А если неизлечима болезнь — я боюсь, что у русской литературы одно только будущее: ее прошлое».
— отечественная литература подтвердила, что, несмотря на все трагические испытания, выпавшие на ее долю, она стала достойной преемницей золотого девятнадцатого века русской литературы. Но какой высокой ценой была оплачена эта верность традициям отечественной литературной классики и кто скажет, что тревога «еретика» Е. Замятина была напрасной?