6. За что наказан М. А. Берлиоз? Композитор Берлиоз и М. А. Берлиоз
Фантастика и реальность (традиционное для романа сочетание) соединяются в описании смерти М. А. Берлиоза, председателя МАССОЛИТа:
Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку патриаршей аллеи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Бронной.
Это была отрезанная голова Берлиоза.
Сцена, конечно, ужасна, выписана натуралистически подробно. Но странно: эта жуткая сама по себе сцена не вызывает ощущения ужаса у читателя. Мало того, в ее ритмизованном повествовании, перечислительной интонации эпитетов (круглый темный предмет) нет никакого волнения, а содержится бесстрастное удостоверение случившегося: именно это и должно было произойти. Авторская отстраненность от несчастного Берлиоза выражена и во внешне бесстрастной, но с едва скрываемым злорадством, интонации, и в подборе негативной в данном контексте лексики: голова (!) названа "круглым темным предметом", который "запрыгал по булыжникам".
В итоговой финальной фразе процитированного описания — "Это была отрезанная голова Берлиоза", — начатой с красной строки и представляющей собой, по сути, цельный абзац с его законченностью мысли, звучит не удивление, не сочувствие, а спокойная, эпическая констатация факта, даже удовлетворение: каждое слово в ней произносится отдельно, четко, весомо.
У этого события, как мы помним, есть продолжение: из черепа Берлиоза Воланд пьет на балу кровь-вино предателя барона Мейгеля и произносит свой многозначительный диалог:
— Михаил Александрович, — негромко обратился Воланд к голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита, содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. — Все сбылось, не правда ли? — продолжал Воланд, глядя в глаза головы. — Голова отрезана женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это — факт. А факт — самая упрямая вещь в мире… Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна, и остроумна. Впрочем, все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по вере его. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие!
За что же так жестоко поплатился именно председатель МАССОЛИТа, а не рядовые литературные критики, поэты и писатели — члены МАССОЛИТа в романе?
Дело в том, что Берлиоз был не просто атеистом (вопрос о том, во что верить, каждый решает для себя сам, и это сугубо личный вопрос), но воинствующим теоретиком атеизма, материалистического догматизма, ответственным за помыслы и реальные поступки других, — тех, кто поступал сообразно его теории, его наставлениям. В частности, за Иванушку Бездомного, которого председатель МАССОЛИТа наставлял на "путь истинный".
"Доказательство Канта, — тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, — тоже неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством". Вместо аргументов здесь — начетнические ссылки, типично демагогические приемы полемики. Далее Иван Бездомный "совершенно неожиданно бухнул": "Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!" Но все дело в том, что "бухнул" Бездомный не неожиданно, он развил — на другом, примитивном уровне — логику своего учителя М. А. Берлиоза, мастера наклеивать ярлыки и упрощать понятия. С Берлиоза особый авторский спрос потому, что он не обычный рядовой критик, как Латунский и другие, а руководитель МАССОЛИТа, несущий моральную ответственность за тех, кто в это массовое литературное объединение входил, — за наивных Иванов Бездомных, все понимающих Латунских, Лавровичей и др. Под его руководством литература становилась школой догматизма и конъюнктуры, школой упрощенчества многообразного, сложного мира.
М. А. Берлиоз, как и профессор Ф. Ф. Преображенский в повести "Собачье сердце", стоит у истоков действий других, таких, как Шариков, и на нем лежит ответственность особая.
Участь М. А. Берлиоза трагична, но заслуженна, ибо в романе последовательно проводится евангельское "каждому будет дано по вере его" или, как в случае с М. А. Берлиозом: "каждому по неверию его".
Любопытен вопрос о прототипах М. А. Берлиоза: были ли они? Загадочна и "музыкальная" фамилия председателя МАССОЛИТа: почему Берлиоз и связана ли как-нибудь его фамилия с именем композитора Гектора Берлиоза?
Образ М. А. Берлиоза, по мнению литературоведов и историков литературы, тесно связан с литературной действительностью 1920–30-х годов. В качестве прототипов называют поэта-атеиста А. Безыменского, редактора журнала "На литературном посту" Леопольда Авербаха, причастного к драматичным судьбам многих талантливых писателей того времени.
В качестве прототипа называют также Демьяна Бедного, который напечатал в 1925 году печально знаменитую пародию на Евангелие "Новый Завет без изъяна Евангелиста Демьяна". Памфлет (издевательский и пошлый пасквиль, по сути) был написан в грубой, недостойной форме. Эта поэма была напечатана в журнале "Безбожник" (1925, № 3) и в газете "Правда" (1925, апрель–май). В журнале "Безбожник" был изображен и сам Бедный: в очках, в нимбе святого, на груди пятиконечная звезда, в руке длинное перо и с неба слетает к нему голубь. Свой "Новый Завет…" Бедный начинал словами: "Введение, которое многих приведет в обалдение…" Распятие Христа изображено следующим образом:
Даже разбойники сораспятые,
римлян враги заклятые,
корили Иисуса, в его божество не веря:
"Жалкая ты тетеря!"
Вывод "Евангелия" Бедного был в духе вульгарных атеистических статей 1920-х годов:
Точное суждение о Новом Завете:
Иисуса Христа никогда не было на свете.
Так что некому было умирать и воскресать,
Из-за развязности и вульгарности "Нового Завета…" Д. Бедного номера "Правды", где была напечатана поэма, были запрещены в Англии к продаже.
Необходимо сказать, что и тогда не все были согласны с Ефимом Алексеевичем Придворовым (Д. Бедным), с его грубой агиткой. Ответом Сергея Есенина1 было "Послание к евангелисту Демьяну", в котором были строки:
Не знаю я, Демьян, — в Евангелье твоем
Я не нашел правдивого ответа.
В нем много бойких слов, ох, как их много в нем,
Но слова нет, достойного поэта…
Христос, сын плотника, когда-то был казнен.
Пусть это миф, но все ж, когда прохожий
Спросил Его — "Кто ты?" — ему ответил Он:
"Сын человеческий", — а не сказал: "Сын Божий".
Пусть миф Христос, как мифом был Сократ,
И не было Его в стране Пилата,
Так что ж из этого? Не надобно подряд
Плевать на все, что в человеке свято!..
Хватило б у тебя величья до конца,
В последний час, по их примеру, тоже
Благословить весь мир, под тернием венца,
И о бессмертии учить на смертном ложе?
Но ты свершил двойной тяжелый грех:
Своим дешевым балаганным вздором
И малый свой талант покрыл позором…
В связи с фамилией Берлиоза возникают разнонаправленные ассоциации. В частности, интересными и оправданными с точки зрения художественной логики романа представляются музыкальные аллюзии2. Вспомним сцену в клинике профессора Стравинского:
— Вы Берлиоза знаете? — спросил Иван многозначительно.
— Это… композитор?
Иван расстроился.
— Какой там композитор? Ах да, да нет! Композитор — это однофамилец Миши Берлиоза.
В центре у Булгакова – противопоставление двух "однофамильцев". В чем его смысл?
Французский композитор Гектор Берлиоз (1803–1869) вошел в историю искусства как "мистический композитор", автор сцен из "Фауста", ораториальной трилогии "Детство Христа", оперы-оратории "Осуждение Фауста", "Фантастической симфонии". Теофиль Готье в "Истории романтизма" о Берлиозе писал: "Никто не питал к искусству более абсолютной преданности, не посвятил ему столь полно жизнь… Его вера не терпела никаких покушений и даже в самые печальные дни, несмотря на равнодушие, несмотря на издевательство, несмотря на бедность, ему никогда не приходила в голову мысль купить славу вульгарной мелодией… Вопреки всему он остался верен своему пониманию искусства. И если можно еще спорить, был ли он великим гением, никто не посмеет отрицать, что он обладал великим характером".
Полной ему противоположностью является (и тут Иван Бездомный прав) М. А. Берлиоз — председатель МАССОЛИТа. Михаил Берлиоз в романе Булгакова – это человек, для которого важны не призвание, не талант, а личная выгода, чины, положение, награды. Этот Берлиоз, прав Иван Бездомный, "некомпозитор", он купил себе славу "вульгарной мелодией".
М. А. Берлиоз и писатели — члены МАССОЛИТа изображены в романе М. Булгакова резко сатирически. Вспомним описание "бала", напоминающего бал Сатаны, в ресторане Дома Грибоедова. Сколько иронии в описании внешности пляшущих массолитовцев, какими несуразными, дисгармоничными именами награждает автор этих механических кукол:
…и вдруг, как бы сорвавшись с цепи, заплясали оба зала, а за ними заплясала и веранда.
Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жуколов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл, крепко схваченная неизвестным в белых рогожных брюках. Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шпичкин и Адельфина Буздяк, плясали неизвестной профессии молодые люди в стрижке боксом, с подбитыми ватой плечами, плясал какой-то очень пожилой с бородой, в которой застряло перышко зеленого лука, плясала с ним пожилая, доедаемая малокровием девушка в оранжевом шелковом измятом платьице.
"творчеству", но и без того ясно, что "стихи", например, "представителя поэтического подраздела" (пляшут всем поэтическим подразделением) Адельфины Буздяк — такие же жуткие, неблагозвучные, претенциозные, как и ее имя и фамилия: "благородное" имя и дикая в фонетическом отношении фамилия порождают комиче ский, сатирический эффект.
Резко сатирически изображены в романе писатель Петраков-Суховей с супругой, с удивлением и возмущением наблюдающие, сколько внимания уделяет шеф ресторана в Доме Грибоедова Арчибальд Арчибальдович странной парочке — Коровьеву и Бегемоту (как мы знаем, уже устроившим пожар на Садовой и разгромившим Торгсин):
Обедающий за соседним столиком беллетрист Петраков-Суховей с супругой, доедающей свиной эскалоп, со свойственной всем писателям наблюдательностью заметил ухаживания Арчибальда Арчибальдовича и очень удивлялся. А супруга его, очень почтенная дама, просто даже приревновала… к Коровьеву и даже ложечкой постучала… — и что ж это, дескать, нас задерживают… пора и мороженое подавать! В чем дело?
дыхания жизни, как и этот несущий гибель ветер.
Безжалостен Булгаков и к писательским женам — к супруге Петракова-Суховея, "доедающей свиной эскалоп""доедающий" делает этот процесс бесконечным во времени, как бы постоянным, отличительным отталкивающим свойством персонажа, о котором идет речь. Выбранное Булгаковым в данном случае определение относится вроде бы только к эскалопу (свиной эскалоп плотско-телесной, материально-физической, а не духовной, стороне жизни.