11. И вновь о загадке Фиолетового рыцаря
Е. С. Булгакова свидетельствует: "Верил ли он [М. Булгаков. — В. К.]? Верил, но, конечно, не по-церковному, а по-своему. Во всяком случае, в последнее время, когда болел, верил — за это я могу поручиться"1.
Автор "Мастера и Маргариты", если он верующий человек, должен был бы отдавать себе отчет в опасности (с религиозной точки зрения) той эстетической игры, которую он позволял себе в романе. И правомерным было бы присутствие в романе рефлексии (размышлений, переживаний) по этому поводу, поскольку долг христианина должен был вступить в противоречие с логикой романа. Действительно, с позиций религиозных такой роман, как "Мастер и Маргарита" ("Евангелие от Воланда"), с таким финалом — опасная игра, и М. Булгакова это не могло не беспокоить. Вспомним в связи с этим Коровьева — Фагота, в последней главе романа предстающего в своем истинном обличье темно-фиолетового рыцаря с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. На вопрос Маргариты Воланд отвечает: "Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил… его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме [?. — В. К.], был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал". Но теперь "рыцарь свой счет оплатил и закрыл". О "шутке" темно-фиолетового рыцаря мы можем только догадываться. И. Л. Галинская, например, объясняет этот образ альбигойскими ассоциациями, видит в нем анонимного автора "Песни об альбигойском походе"2. Л. М. Яновская связывает происхождение загадочного рыцаря с "Шестикрылым Серафимом" (или "Азраилом") М. Врубеля, картину которого М. Булгаков мог видеть в Ленинграде в 1933 году. Фиолетовый рыцарь впервые появился в рукописях Булгакова в 1934 году и, по мнению исследовательницы, стал для автора духом ночи, вечным спутником Воланда3.
Сама "неудачная шутка" темно-фиолетового рыцаря отсутствует в романе, и литературоведам остается только выдвигать различные версии относительно ее происхождения, черпая аргументы за рамками булгаковского текста. Впрочем, вполне может быть, что ключ к образу Фиолетового рыцаря находится в самом тексте романа, только он еще не найден. Поиски продолжаются, и в своей недавней книге о М. Булгакове Л. М. Яновская, например, находит ее ("шутки" рыцаря) набросок в булгаковских пометах, сделанных в тексте гетевского "Фауста", и в черновой тетради М. Булгакова, то есть за пределами произведения: в личном экземпляре "Фауста" (пер. А. Соколовского. СПб., 1902) М. Булгаков отчеркнул фрагмент монолога Мефистофеля: "Я часть той тьмы, из которой родился свет, гордый свет, оспаривающий в настоящее время у своей матери, тьмы, и почет, и обладание вселенной, что, впрочем, ему не удастся, несмотря на все его старания" и начертал две буквы "к-в" "Свет порождает тень, но никогда, мессир, не бывало наоборот". Исследовательница утверждает, что "каламбур Коровьева, намеченный, но так и не сложившийся окончательно, — след незаконченности романа", и эпизод этот так и остался за рамками окончательного текста "Мастера и Маргариты"4.
Возможно, это и так, т. е. первоначальный импульс, набросок для шутки-каламбура темно-фиолетового рыцаря найден исследовательницей — Л. М. Яновской — верно. Но почему все-таки этот эпизод не включен в окончательный текст: М. Булгаков не успел его включить или намеренно отказался его включить в текст по каким-то причинам? Думается, второе можно утверждать с не меньшим основанием, чем первое. Загадочный рыцарь, появившийся в черновиках еще в 1934 году, вполне мог быть автором при необходимости расшифрован, а во-вторых, Булгаков намеренно шел и к "приподнятому финалу"5, и в то же время неоднозначному, предполагающему различные варианты интерпретации. Словом, возможны и иные ассоциации в связи с этим загадочным образом и загадочной шуткой-каламбуром о свете и тьме.
в частности, в стремлении к полному знанию — это и порок, но и качество, достойное уважения. Не имеем ли мы дело с аналогичной ситуацией в "Мастере и Маргарите", намеренно зашифрованной? Булгаковский роман с его двойственным финалом, возможно, и есть каламбур на тему религиозного "света" и "тьмы"? В безымянном рыцаре с мрачнейшим, никогда не улыбающимся лицом, в прошлой, земной жизни, видимо, поэта (фиолетовый цвет — цвет поэтов, писателей), не угадывается ли (как и в случае с Мастером) нечто сокровенное, близкое самому автору романа-шутки, романа-комедии, "божественной комедии" ХХ века?
* * *
Сложность романа "Мастер и Маргарита", "многоликость" его содержания побудили одного из исследователей, пишущих о М. Булгакове, М. Л. Гаспарова, заявить: "Мы не ставим своей задачей ни исчерпывающий анализ мотивных связей в структуре романа, ни сложение этих связей в единую абсолютно-целостную и целостно-определенную концепцию. Решение такой задачи представляется невозможной не только в рамках одного исследования, но и в принципе"6. Да, безусловно, авторитетный ученый прав: исчерпывающее прочтение текста "Мастера и Маргариты" , при новом к нему обращении в нем открываются новые грани и смыслы.
И все-таки, закрывая последнюю страницу булгаковского романа, читатель явственно ощущает его целостность, его абсолютно-целостную концепцию. Эта концепция заключается в утверждении М. Булгаковым выстраданных им идей творчества, любви, милосердия. Именно в них заключается основной пафос, они задают высокую лирическую авторскую интонацию многим лучшим страницам произведения (см., например, начало второй книги романа: "За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!")
— тот земной "свет" и та земная "награда", которые побуждают читателя вновь и вновь обращаться к гениальному, загадочному, фантастическому, мистическому, сатирическому, философскому, "еретическому" роману "Мастер и Маргарита" — шедевру русской и мировой литературы.