• Приглашаем посетить наш сайт
    Цветаева (tsvetaeva.lit-info.ru)
  • Крючков В.П.: "Еретики" в литературе - Л. Андреев, Е. Замятин, Б. Пильняк, М. Булгаков
    "Мысль" и "рисунок" в "Повести непогашенной луны".
    4. Основные мотивы повести, их двойственность

    4. Основные мотивы повести, их двойственность

    К числу важнейших повторяющихся мотивов повести относятся мотивы автомобильной гонки (машинного мчания) и мотив крови. Что значат они в тексте? Что дают для уяснения центрального конфликта? Заметим сразу, что кровь — символ двойственный — это и знак жизни, и знак смерти. В этих двух значениях слово кровь и присутствует в тексте (как и мотив автомобильной гонки).

    Но двойственность их содержания объясняется еще и особенностями мировосприятия Б. Пильняка — его отношением к революции: писателю (потомственному интеллигенту, что тоже немаловажно) было свойственно и восхищение революционерами-"кожаными куртками", силой их нерефлексирующих характеров, их готовностью к смерти, и в то же время предчувствие, осознание той опасности, к которой может привести их жесткость, максимализм, пренебрежение "психологией". Это двойственное отношение к революции — и восхищение, и тревога за будущее — воплотилось в содержании устойчивых мотивов анализируемой повести.

    Мотив машинного мчания. Описание безумной автомобильной гонки повторяется в повести дважды, оно представ лено как увлекательное и романтичное. Что значит это движение и в чем его смысл? Является ли оно тем, "ради чего стоит жить" (Гаврилов) и вступает ли оно в оппозицию с "официальной омертвелостью, застывшей, немотствующей тишиной", которую репрезентирует негорбящийся человек из дома номер первый?2 Думается, нет.

    Мотив машинного мчания имеет в повести двойственную, диалогическую природу — он увиден и "изнутри" (Гавриловым), и извне (автором-повествователем). С точки зрения командарма Гаврилова, автомобильная гонка захватывающа, она — концентрированное выражение жизни, своеобразное упоение в бою: "Я сейчас машину вел безумно, с девяносто девятью шансами разбиться, но каждое мое движение точно, и разбиться нельзя. Я пьян непонятным опьянением точности. Но если бы мы разбились, мне было бы только хорошо [!? — В. К.]".

    "стосильная рванула с места", "машина пошла раскраивать осколки луж", "машина… порвала резину шин", "устала отбрасывать назад улицы", "машина прорвала расстояние верст в сто", "машина зарвала пространств о", "машину вел безумно" , "как хлыст, стлался по улицам автомобиль" , "Раз, и два, и три огни машины упирались в стены деревенских изб, избы овцами бросались в стороны, и деревня оставалась позади в собачьем визге (мы не будем высказывать здесь предположения о будущей трагической судьбе деревни: оно было бы излишне субъективным )". Текст формирует представление о резкости, грубости, безумности, опасности движения для пассивных участников этого безумного мчания. Какова же цель этой гонки?

    В объективной оценке автора-повествователя движение бесцельно: "Там, на опушке какого-то [! — В. К.] старого леса, машина потеряла свои скорости, обессилела, замолкла, отпустила на покой ветры, холод… машина стала". Подчеркнем, что машинное мчание увидено повествователем-свидетелем, оно объективно изображает событие. С точки зрения повествователя, эта гонка опасна. Представляется, что права в данном случае Л. П. Григорьева: "Безумная гонка в неизвестном направлении, движение ради движения — метафорическое осмысление писателем историческо го пути страны, в основе общественной структуры которой насилие над человеком"3.

    Символично, что последовавшая затем автомобильная гонка негорбящегося человека описана аналогичным образом:

    В облаках торопилась, суматошилась луна, и, как хлыст, стлался по улицам автомобиль… Машина рванула с места сразу на полной скорости, веером, разворачиваясь, кинула огни, — пошла кроить осколки переулков, вывесок, улиц. Воздух сразу затвердел, задул ветром, засвистал в машине. Летели назад улицы, дома, фонари, — фонари размахивались своими огнями, налетали и стремглав бросались назад. Из всех скоростей машина рвалась за город, стремясь вырваться из самой себя. Уже исчезли рожки пригородных трамваев, уже разбегались овцами в собачьем визге деревенские избы. Уже не видно было полотна шоссе, и то и дело пропадал шум колес, в те мгновения, когда машина летела по воздуху. Воздух, ветер, время и земля свистели, визжали, выли, прыгали, мчались: и в колоссальном этом мчании, когда все мчалось, — неподвижными стали, идущими рядом стали — только луна за облаками, да эта машина, да человек, покойно сидящий в машине.

    В предыдущем описании машинного мчания командар ма Гаврилова фраза-формула "В облаках торопилась, суматошилась луна, и, как хлыст, стлался по улицам автомобиль" отсутствует, но по сути она точно выражает смысл автомобильной гонки и командарма Гаврилова, и негорбящегося человека. В главном — в вопросе о революционном насилии — они оба не противостоят друг другу, а оказыва ются единомышленниками, соратниками в противостоянии луне-природе.

    Мотив крови. Подобную двойственную (амбивалентную) природу имеет в повести и мотив крови. С точки зрения Гаврилова, кровь соотносится не только со смертью, но и с идеей полноты жизни: "Командарм помолчал, взял раскрытую книгу. — Толстого читаю, старика, "Детство и отрочество". — Хорошо писал старик, — бытие чувствовал, кровь… крови я много видел, а… операции боюсь [выделено мной. — В. К.]". Кровь в сфере сознания героя выражает ту же полноту бытия, что и его "упоение в бою" во время автомобильной гонки. В этом романтическом максимализме, напряжении всех сил — смысл его жизни.

    В авторском же повествовании кровь предстает как трагический символ, кровь и смерть оказываются в тексте неразрывно связанными: "Те окна домов, что выходили к заречному простору, отгорали последней щелью заката, и там, за этим простором, эта щель точила, истекала кровью", "сукровица заречного заката в окнах умерла".

    включая различные голоса, различные точки зрения. В амбивалентности мотива машинного мчания и мотива крови Б. Пильняк исторически правдив, точен: трезвый авторский голос не отменяет романтического "голоса" Гаврилова, а дополняет, корректирует его, предлагает иной взгляд, создает, таким образом, объемный, противоречивый портрет эпохи. В двойственности этих мотивов нашла выражение героическая и трагическая судьба революционного поколения, о которой современница Лариса Рейснер, выражая представления начала 1920-х годов, сказала: "Революция бешено изнашивает своих профессиональных работников… Берет все — мозг, волю, нервы, жизнь. И, выпив, изранив, измотав, выбрасывает ослабевших на свалку и берет себе новых… Весь этот пласт пойдет на удобрение, на машинное масло, на уголь и нефть для всероссийской топки"4.

    Раздел сайта: