6. Финал и его прочтение
О своей позиции в повести Л. Андреев говорил: "Как всегда, я только ставлю вопросы, но ответы на них не даю…". Конечно, автор не дает прямых оценок, "ответов", и все-таки он — автор, — как известно, не может не присутствовать в своем произведении. Проанализируем, в чем именно сказывается присутствие автора в финале произведения.
Финал — последнее слово этой сложной, противоречивой повести Л. Андреева, и потому он особенно значим:
И в тот же вечер уже все верующие узнали о страшной смерти Предателя, а на другой день узнал о ней весь Иерусалим. Узнала о ней и каменистая Иудея, и зеленая Галилея узнала о ней; и до одного моря и до другого, которое еще дальше, долетела весть о смерти Предателя. Ни быстрее, ни тише, но вместе с временем шла она, и как нет конца у времени, так не будет конца рассказам о предательстве Иуды и страшной смерти его. И все — добрые и злые — одинаково предадут проклятию позорную память его; и у всех народов, какие были, какие есть, останется он одиноким в жестокой участи своей — Иуда из Кариота, Предатель.
В финале андреевской повести слова предатель, предательство чтобы еще раз заклеймить его как предателя. От интерпретации финала в подобном духе предостерегает и весь притчевый характер повествования, вызывающий столько споров уже в течение почти ста лет. В заключительных словах повести прочитывается не только безусловное осуждение. Сама эпическая интонация придает финалу торжественно-трагический размах, — становится ясно, что речь идет о чем-то из ряда вон выходящем, по отношению к чему возможна эпическая широта повествования. Из различных толкований финала более справедливым нам представляется следующее: "Высокая поэтическая стилистика заключения, ликующая интонация — результат осмысления происшедшего в ретроспективе мировой истории — содержат информацию о несравненно более значимых для человечества вещах — наступлении новой эры, которое нельзя отделить от поведения Иуды, ибо им обусловлено"2.
В Евангелии Иуда как участник событий практически отсутствует, он лишь мимоходом упоминается. Большего он и не заслуживает, несмотря на чрезвычайно значимую, своего рода ключевую роль его во всем евангельском сюжете. Всего несколько строк отводит Иуде Искариоту и Данте в своей "Божественной комедии", руководствуясь принципом: "Взгляни — и мимо". Уделять ему больше внимания, тем более переключать повествование в высокий стилистический регистр, трагический пафос — значило бы делать из него значительную фигуру, что, помимо всего прочего, нарушало бы идейно-смысловое, эмоциональное единство евангельского повествования, как и поэмы Данте.
Эпический размах финала повести Л. Андреева вызывал бы комический эффект, если бы относился к человеку незаметному, не сыгравшему никакой роли в мировой истории. Уже в этом выборе тона сказывается авторская субъективность, авторское сочувствие персонажу при одновременном осуждении его поступка.
смерть, страшная смерть. Эти слова в обычной речи являются своего рода табу, сакральной лексикой, т. е. не употребляются всуе; их многократный повтор также придает финалу характер торжественно-трагический.
Наконец, словосочетание жестокая3 является довольно сильным, если не прямым, маркером авторской субъективности — авторского сочувствия. Словарное толкование (Словарь русского языка. В 4 т. М., 1985–1988) подтверждает это восприятие: ср.: жестокий — 1.“крайне суровый, безжалостный, беспощадный” и 2. “очень сильный, выходящий за пределы обычного”; участь — “положение кого-, чего-либо, обусловленное жизненными обстоятельствами; судьба, доля”. Это словосочетание формирует представление и о заслуженности участи Иуды, но в не меньшей степени — о непонятости его другими, о безжалостности и беспощадности обстоятельств, в которые судьба поставила героя (кстати, в андреевской повести только его одного, а, как утверждает первоначальный вариант названия повести, были "и другие"). В конце концов, было все человечество в целом, иначе не понадобилась бы жертва Христа. Таким по смыслу — не безусловно однозначным — и мог быть финал этого неоднозначного произведения Л. Андреева.