Глава II. ЛЕКАРЬ С ОТЛИЧИЕМ
«Постигая всю важность обязанностей».
В дни Брусиловского прорыва. Сычевка, Никольское, Вязьма… Зима 20-го года.
1916 год. Он входит в историю самодержавной России полосой военных тревог. На тысячекилометровом фронте, от верховьев Днестра до Рижского залива, идут кровопролитные сражения. Проиграны кампании в Галиции и Польше, оставлены Брест-Литовск, Ровно, Луцк, Гродно. В месяцы отступления 1915 г. русская армия потеряла около 2 млн человек.
«Мои доблестные воины! Сердцем и мыслью я с вами в боях и окопах…» — обращается к многострадальным полкам и дивизиям Николай II. Снова жалкие слова о грядущих испытаниях и трудностях в наступающем году, снова упования на то, что Господь ниспошлет победу. Сообщения в газетах об атаках немецких кораблей и подводных лодок, налетах цеппелинов и гидросамолетов перемежаются с репортажами о посещениях августейшими особами и дамами-патронессами госпиталей и лазаретов с раздачей наград и подарков солдатам, анонсированием третьего выпуска иллюстрированного издания о пребывании Государя Императора в действующей армии, информацией западных агентств о том, что у Вильгельма II рак либо сифилис горла, а также объявлениями о представлениях и феериях — «Разгул Стеньки Разина», «Закон зверя», «Невеста смерти», «Уличная фея».
Противник обстреливает перевязочные пункты, топит госпитальные суда (так, 17 марта 1916 г. вблизи турецких берегов погибло судно «Портюгаль», из 26 медицинских сестер удалось спасти 11), применяет новые виды снарядов, начиненных фосфором и другими химическими веществами. Характерны фотографии на первой полосе новогоднего номера газеты «Листок войны» и на обложке «Календаря Красного Креста за 1916 год». Они, по сути, идентичны: посреди бескрайних полей, в снегу, над раненым склонилась сестра милосердия с медицинской сумкой на боку.
Нарастающее напряжение передает и тон киевских газет той зимы и весны. «Асептические пакеты для раненых», «Противооспенные прививки», «Помогите слепым труженикам, покупайте их изделия», «Вздувание цен на уголь», «Б ожидании холеры», «Медички и война», «Врачи и сестры 14 передвижного эпидемического отделения сообщают, что все здоровы», «Сифилис: как от него уберечься», «Учреждается резерв врачей с хирургической подготовкой» — вот заголовки некоторых публикаций.
Наверное, сразу же после рождественских дней, когда семья Булгаковых, вместе с мамой и Иваном Павловичем, по сути, последний раз все вместе, собралась у елочных огней в родном гнезде, на Андреевском спуске, Михаил Афанасьевич начинает готовиться к экзаменам на звание лекаря. Третьего января 1916 г. он получает зачетное свидетельство об окончании курса медицинского факультета. В нем перечисляются оценки, полученные им на полукурсовых испытаниях и в течение последующих шести семестров: «по физике — пять, по неорганической химии — три, по минералогии — три, по зоологии с сравнительной анатомией — три, по ботанике — три, по анатомии — три, по гистологии с эмбриологией — три, по медицинской химии — три, по органической химии — три, по фармации с фармакогнозией — три, по богословию — пять, по общей патологии — пять, по фармакологии с рецептурой — три, по хирургической патологии и терапии — пять, по частной патологии и терапии — пять, по врачебной диагностике — пять, по патологической анатомии — четыре, по десмургии — пять, по оперативной хирургии с топографической анатомией — пять; по клиникам: нервных болезней — четыре, детских болезней — три, хирургической факультетской — три, терапевтической факультетской — четыре, акушерско-гинекологической — четыре, психиатрической — три, офтальмологической — три, дерматологической — три, терапевтической госпитальной — пять, хирургической госпитальной — три, по гигиене — четыре, по судебной медицине — три и по патологоанатомическим вскрытиям — три».
Эти итоговые данные приводятся впервые. Как мы видим, разброс баллов достаточно велик: высокие оценки по клиническим дисциплинам соседствуют с множеством троек. В извечном студенческом «поплавке» нашли, на наш взгляд, отражение и мета-пил Михаила Афанасьевича в 1912 г., когда он почти забросил учебу. Казалось бы, матрикул говорит о некоем несоответствии между блестящей медико-биологической образованностью автора «Роковых яиц» и «Собачьего сердца» (не случайно изобретатель аппарата искусственного кровообращения С. С. Врюхоненко предлагал Михаилу Афанасьевичу написать вместе научно-фантастическую пьесу) и его весьма скромными успехами в начальных семестрах. Однако это кажущийся диссонанс. Документ из юношеской поры писателя лишь подтверждает слова В. Я. Лакшина, что Булгаков «слишком мало напоминал затворника, монаха' отгородившегося стеной от всех соблазнов и скорбой мира». Он много работал, причем совершенно самостоятельно, о чем свидетельствует, например, наличие домашней лаборатории, и хорошо ориентировался во всем новом и главном в естественных науках. Однако зубрежку, стереотип отличника отвергал. Настойчивое медицинское самообразование начнется на завершающих курсах и получит дальнейший импульс лишь потом, в прифронтовых госпиталях, а затем в больницах в Никольском и Вязьме.
Черты Булгакова-студента отражены и в воспоминаниях одного из его однокурсников, в будущем акушера-гинеколога Константина Яковлевича Степанковского (1892–1953). Как рассказала нам дочь Константина Яковлевича профессор Галина Константиновна Степанковская, имя Булгакова звучало в их семье. Булгаков, по словам К. Я. Степанковского, держался на курсе дружески и в то же время несколько замкнуто, как бы находясь в мире своих мыслей, собственной философии. Уже тогда на факультете знали о литературных способностях и увлечениях Булгакова. «Он все время что-то писал», — отмечал Константин Яковлевич. Еще в юности Галина Константиновна услышала от отца о существовании повести «Собачье сердце» и ее содержании. Но исключено, что во время пребывания М. А. Булгакова в середине 30-х годов в Киеве Михаил Афанасьевич и доктор К. Я. Степанковский виделись и беседовали.
…Киев времен первой мировой войны был переполнен эвакуированными, а между тем и из самого города многие жители уже вывозили детей. Как отмечается в «Жизнеописании Михаила Булгакова» М. О. Чудаковой, Варвара Михайловна Покровская отправила к сестре в Карачев троих младших детей. Старшие оставались в городе.
Первого февраля 1916 г. М. Булгаков обращается в испытательную комиссию с прошением допустить его к экзаменам на звание лекаря в предстоящей первой (с 10 февраля по 31 марта) сессии этой комиссии 1916 г. Прошение начинается словами: «Прослушавшего полный курс медицинских наук в Университете св. Владимира Михаила Афанасьевича Булгакова…» Проситель указывает, что при сем он прилагает квитанцию казначейства о взносе двадцати рублей и две фотографические карточки. Зачетное свидетельство находится в канцелярии университета.
Вызывает большой интерес фото Михаила Афанасьевича, относящееся к этому времени. Оно было обнаружено нами в протоколах испытательной комиссии и впервые опубликовано в мае 1988 г. в еженедельнике «Литературная Россия» к 97-летию со дня рождения писателя. Михаил Афанасьевич в скромном сером костюме, в светлой рубашке с вольно повязанным галстуком. Прическа с аккуратным пробором, воротничок закреплен булавками, умный пристальный взгляд обращен прямо на вас. Особенно хорош и выразителен рисунок губ: в нем угадывается и твердый, смелый характер, и лиризм. «Темноволосый, он в то же время обладал очень белой кожей, и это его красило и как-то выделяло из ряда лиц. Выбрит он был очень гладко, одевался очень аккуратно, чрезвычайно любил ходить в театр и о театре если рассказывал, то с большим вкусом и знанием»
Собственно, это портрет интеллигентного человека, хотя в середине 20-х годов, когда начинал складываться полувоенный, «казарменный» стиль одежды, некоторые детали в поведении и облике Булгакова, его изысканная вежливость казались старомодными и даже нарочитыми. Например, в публикациях мемуаров о нем высказывается мнение, что Михаил Афанасьевич, пользуясь моноклем, был склонен к эпатажу, бросая и этим своеобразный вызов рапповцам. В «Воспоминаниях о Михаиле Булгакове» приводится его известный фотоснимок с моноклем.
Первый документ, удостоверяющий, что М. А. Булгакову присвоено звание лекаря с отличием 1916 г.
Из фондов Государственного архива г. Киева
«Для получения врачебного свидетельства…», 1916 г.
Из фондов Государственного архива г. Киева
Между тем в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР им. Ленина в личном деле М. А. Булгакова сохранился рецепт на монокль, выписанный ему врачом-окулистом.
— характерная крупная булгаковская подпись. Кстати, перелистывая протоколы медицинской испытательной комиссии Киевского университета за 1916 г., невольно обращаешь внимание, что большинство экзаменовавшихся представили фотографии, где будущие врачи сняты в военной форме, но без отличий на погонах (врачи не были офицерами, вопрос о присвоении им этих званий дебатировался после февраля 1917 г.), а среди бумаг встречаются ходатайства и характеристики из полков, полевых подвижных госпиталей, от дивизионных врачей. Такова, например, характеристика Александра Лазаревича Пхакадзе, в будущем видного советского хирурга. В штатском, пожалуй, лишь Булгаков и несколько студентов. Особенности его экзаменационного дела, на наш взгляд, убедительно свидетельствуют, что свою миссию в госпитале Красного Креста он нес добровольно, возможно, даже не получал за свой труд должного жалованья.
…Я долго вглядываюсь в одно и то же лицо на двух фотографиях — 1909 и 1916 годов. Облик Булгакова дышит глубокой одухотворенностью и в его восемнадцать, на грани отрочества и юности, и в двадцать пять. И все-таки эволюция чрезвычайно велика, она намного резче формальных возрастных рамок. За эти шесть с половиной лет жизнь наложила значительный отпечаток, она сформировала личность, наметила неизгладимые уже черты будущего Булгакова — с его грустью и иронией, с его всепониманием и стремлением к добру, с его усталостью и силой воли.
И наконец, лист небольшого формата, датированный 6 апреля 1916 г., где впервые указывается, что Михаил Афанасьевич отныне является врачом. Это Временное свидетельство, выданное канцелярией университета. «В феврале-марте 1916 г., — говорится в нем, — М. А. Булгаков подвергался в медицинской испытательной комиссии установленному испытанию и по окончании оного удостоен степени лекаря с отличием. В удостоверение сего, до изготовления диплома выдается г. Булгакову Михаилу сроком на шесть месяцев…».
Под Временным свидетельством, как и на дипломе, подпись председателя испытательной комиссии профессора А. А. Садовеня.
Подчеркнем, что установленные в то время испытания на медицинском факультете были крайне трудными, и звание лекаря с отличием, как правило, отражало действительно очень высокую степень знаний. На курсе, замечает Н. Д. Стражеско, такую степень получали 8—10, максимум 15 человек. Надо было сдать экзамены по более чем двадцати предметам, причем иногда по нескольку дисциплин в день. В обстановке войны эти сроки были сжаты. Способность к напряженнейшей мыслительной работе и четкой ее организации, самоотверженность в достижении цели, всегда свойственные Булгакову, опыт пяти курсов плюс навыки книжника, а затем практика в большом клиническом госпитале — вот что стоит за степенью лекаря с отличием. Михаил Афанасьевич, несомненно, гордился этой степенью, хотя заметил в «Записках юного врача»: «…отличие отличием, а грыжа грыжей».
Какими руководствами и учебниками он пользовался? Думается, помимо учебника по акушерству А. Матвеева, учебника по топографической анатомии А. Боброва, «Оперативного акушерства» А. Дэдерлейна (в «Записках юного врача» упоминается раздел «Опасности поворота» в пособии Додерляйна) это «Клиническая диагностика» Г. Клемперера, «Гематология и болезни крови» А. Домаруса, «Болезни гортани, носа и уха» Ф. Кайзера, «Кожные и венерические болезни» Е. Кромайера, «Детская практика» Б. Сальге, «Глазные болезни» В. Дагилайского, «Хирургическая патология» и «Учение о вывихах, переломах и подвывихах» Е. Максимова, «Простые приспособления для производства бактериологических исследований» Р. Абеля и М. Фишера, «Психиатрия» профессора В. Ф. Чижа, другие книги. Именно эти издания для студентов и молодых врачей, входившие в «Портативную медицинскую библиотеку», рекламировались издательством «Сотрудник» в справочнике «Весь Киев» за 1913 г., причем подчеркивалась их умеренная цена. Как уже упоминалось, в период врачебной работы в земстве доктор Булгаков просил выслать ему руководство по медицинской бактериологии, выпущенное именно этим издательством. Среди специальных книг, которые он привез в Никольское, преобладали именно такие информативные и небольшие по объему пособия — фармацевтические, хирургические, терапевтические и другие справочники.
Обращаясь к брату Николаю, также, как мы знаем, ставшему врачом, Михаил Афанасьевич, собственно, определил свое понимание профессионализма: «Будь блестящ в своих исследованиях, смел, бодр и всегда надейся»
Тогда же, в апреле 1916 г., студенты-медики, окончившие университет и вступающие в новое звание, подписали по установленным правилам Факультетское обещание. Основной экземпляр обещания оставлен на хранение в экзаменационных документах доктора Булгакова в своде протоколов испытательной комиссии. Разумеется, это канонический текст, и все же стоит привести его целиком, ибо он поразительно перекликается с судьбой и мировоззрением Мастера.
Факультетское обещание Михаила Булгакова 1916 г.
Из фондов Государственного архива г. Киева
«Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой нрава врача и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием, — говорится в этом документе, — даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачать чести сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим, свято хранить вверяемые мне семейные тайны и не употреблять во зло оказываемого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способствовать всеми своими силами ее процветанию, сообщая ученому свету все, что открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажею тайных средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам-врачам и не оскорблять их личности, однако же, если бы того потребовала польза больного, говорить правду прямо и без лицемерия. В важных случаях обещаю прибегать к советам врачей, более меня сведущих и опытных. Когда же сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать их заслугам и стараниям».
Под этими прекрасными словами стоит подпись: Лекарь Михаил Булгаков.
В Государственном городском архиве Киева хранится и отпечатанный типографским способом его диплом: «Медицинская испытательная комиссия при императорском университете св. Владимира сим свидетельствует, что Булгаков Михаил Афанасьевич, сын чиновника, вероисповедания православного, родившийся 3 мая 1891 года, прослушал полный курс медицинского факультета и, весьма удовлетворительно выдержав установленные испытания б апреля 1916 года, на основании ст. 481 Устава Учебных заведений, т. XI, ч. 1, Свода законов, изд. 1893 года, и ст. 595 Устава Врачебного, т. XIII, изд. 1905 года, утвержден в степени лекаря с отличием со всеми правами и преимуществами, законами Российской империи сей степени присвоенными.
В удостоверение сего выдан лекарю Булгакову Михаилу настоящий диплом с приложением печати, г. Киев октября 31 дня 1916 года».
На дипломе два номера — 39 665 и 5540. Последние цифры, возможно, отражают количество врачей, выпущенных Киевским университетом к весне 1916 г. Следует полагать, что это дубликат, а оригинал был получен доктором Булгаковым, специально приезжавшим для этого в Киев в марте следующего года. Среди бумаг в его личном университетском деле есть небольшой листок со словами:
«Сим заявляю, что постоянное место жительства имею в Смоленской губернии, в Сычевском уезде в Никольской земской больнице.
Доктор Булгаков. 7-го марта 1917 года».
«Цел ли мой диплом?»
«О призыве родившихся в 1896 году», «Призыв ратников ополчения 2-го разряда», «Новый призыв ратников», «Призываются гражданские медицинские врачи и фармацевты», «К призыву врачей»… Это заголовки объявлений в газетах за первые месяцы 1916 г. Ратником 2-го разряда, хотя место его службы в качестве врача в Киевском военном госпитале Красного Креста остается прежним, через некоторое время, очевидно, становится и М. А. Булгаков. Мы предполагаем, что призыв его в армию мог состояться после 10 апреля, когда было издано распоряжение о новой мобилизации врачей и фармацевтов. Выданная шинель еще долго будет ему служить, в ней он уедет в Никольское на Смоленщину, а браунинг, возможно, пригодится в схватке с волками. Есть, однако, и другие мнения о времени призыва.
Врачебный диплом М, Л. Булгакова.
Из фондов Государственного архива г. Киева
отличием руководило прежде всего чувство профессионального долга, которое он сохранит навсегда.
готовил крупное наступление русских войск. Одним из исходных пунктов предстоящей стратегической военной операции становится Каменец-Подольский, где размещался штаб командующего. Спустя два месяца, 22 мая, после тщательной авиационной разведки путем фотографирования полос вражеских укреплений и невиданной по тем временам многочасовой артиллерийской подготовки на широком фронте начался стремительный «брусиловский прорыв».
«Ураганный огонь», «Войска генерала Брусилова продолжают преследовать противника», «Громадные трофеи», «Подробности Луцкого прорыва»… Сообщения того времени передают масштабы этой операции. Особенно успешно действовали 8-я и 9-я армии. 9-я армия под командованием генерала П. Л. Лечицкого (в ее состав входили преимущественно кавалерийские части) за 13 дней преодолела мощные инженерные оборонительные позиции противника от Каменец-Подольского до Буковины, овладев 5 июня Черновицами.
Характерно, что в книге «Мои воспоминания» А. А. Брусилов уделяет много внимания войсковой медицине. Анализируя военные операции 1914 г., он указывает, что врачебная помощь и своевременная перевозка раненых оказались невозможными вследствие недостатка врачей. Приходилось привлекать к работе всех состоявших при А. А. Брусилове лиц, дабы как-нибудь укрыть раненых, наладить приготовление пищи и чая, подготовить санитарные поезда. Описывая картину после одной из бомбардировок, А. Брусилов подчеркивает: «Я с гордостью взглянул на группу сестер милосердия: ни одна из них не дрогнула, никакой сумятицы не произошло….. Считаю своим долгом перед лицом истории засвидетельствовать, что громадное большинство из них героически, самоотверженно, неустанно работали, и никакие вражеские бомбы не могли их оторвать от тяжелой, душу раздирающей работы их над окровавленными страдальцами — нашими воинами. Да и сколько из них самих было перекалечено и убито…»
Знаменательны и слова генерала Брусилова о большой помощи фронту со стороны Всероссийского земского союза, благодаря чему удавалось быстро справляться с инфекцией.
Известно, что наступление на Юго-Западном фронте не было поддержано царским командованием, против войск Брусилова была сосредоточена 2,5-миллионная армия. Приходилось преодолевать многочисленные линии колючей проволоки, которую не брали никакие ножницы. Брусилов с горечью называет наступление «кровавым боевым шествием».
хирургических отделений, пришлось работать и М. А. Булгакову.
С чем столкнулся он как военный врач? Высокая смертность среди раненых, незначительный процент возвращения солдат в строй, отсутствие преемственности и необходимых подразделений на путях эвакуации — все это являлось печальной нормой. «Именные поезда» под шефством императорского двора, появлявшиеся время от времени на прифронтовых станциях, не меняли положения. Во всяком случае, эвакуировать инфекционных больных, солдат с газовой гангреной их начальство, как правило, избегало. Недостаток квалифицированных хирургов в госпиталях и на эвакопунктах препятствовал удовлетворительной сортировке раненых, военно-санитарное управление и благотворительные ведомства продолжали действовать разобщенно. Даже принц Ольденбургский — верховный начальник санитарной и эвакуационной части — был вынужден признать в сентябре 1916 г., что «вся система от высших санитарных организаций показала полностью свою несостоятельность».
Крупная военная операция, готовившаяся на Юго-Западном фронте (в армии входило 511 тысяч солдат), требовала и продуманной медико-санитарной тактики. О характере боев говорят такие цифры: в первые дни прорыва австро-венгерские войска потеряли около полутора миллиона человек убитыми и 400 тысяч пленными. Естественно, потери наступающей стороны, учитывая эшелонированную оборону и преимущество противника в ряде видов оружия, также предполагались немалыми. Госпитальная база фронта была заблаговременно укреплена, а часть лазаретов подтянута к передовой линии. Хирург и писатель П. Е. Бейлин, один из учеников профессора А. И. Крымова, с 1914 г. являвшегося главным хирургом-консультантом Красного Креста Юго-Западного фронта, вспоминал в беседе с нами, что профессор, сам участник пяти войн, неоднократно рассказывал о своих встречах с А. А. Брусиловым и о возникшей у них мысли изменить медицинское обеспечение наступления.
Продуманные заблаговременные меры диктовались личным опытом Алексея Петровича Крымова. В июне 1915 г. во Львове, к стенам которого рвались немецкие армии, он сутками работал в госпиталях, произвел сотни операций. Но что мог сделать даже хирург-виртуоз, если система эвакуации раненых как таковая отсутствовала…
Горькие уроки — хотя бы в локальной диспозиции одного из фронтов — на этот раз были в определенной мере учтены. Одним из медицинских подразделений, поставленных на колеса, и оказались хирургические отделения трехсводного госпиталя в Киеве. Накануне прорыва они были переведены в Каменец-Подольский и вошли в состав размещенного здесь крупного госпиталя Красного Креста.
… О том, что Михаил Афанасьевич Булгаков в юности служил в этом городе, говорится в исследованиях Л. М. Яновской и М. О. Чудаковой. Но где находился госпиталь, куда было переброшено подкрепление? Мосты над глубоким каньоном, двенадцать башен крепости, костелы и минареты, крутые гористые улочки, соседствующие с довольно широкими зелеными проспектами. И вот череда зданий на возвышенности. Сводчатые коридоры, атмосфера прошлого века. Это корпуса городской больницы им. В. И. Ленина — бывшей губернской земской больницы. Построенная более ста лет назад, она и сегодня впечатляет рациональностью архитектуры, удачными функциональными решениями. Отделения протянулись почти на квартал. Чуть поодаль, на взгорье, двухэтажные дома больничного общежития, входящие в единый ансамбль.
В 1915 г. здесь был развернут эвакуационный госпиталь Красного Креста, о его посещении упоминает в своих трудах профессор В. А. Оппель, инспектировавший медицинские учреждения Юго-Западного фронта. Сохранилась групповая фотография 1915 г., на которой запечатлены раненые, врачи, сестры милосердия в одном из огромных больничных залов. Именно в состав этого госпиталя весной 1916 г. влилось врачебное пополнение из Киева.
Разумеется, молодые врачи были недостаточно подготовлены в санитарно-тактическом отношении, большинство из них не могли похвастаться и безукоризненной оперативной техникой, столь необходимой в военно-полевой хирургии. По сути, это была учеба на ходу, когда осваивались методики ампутации, секвестротомии, трепанации черепа, перевязки сосудов, способы борьбы со столбняком и газовой гангреной. Если добавить, что в течение года в тыл эвакуировано около полутора миллиона раненых русских солдат и что значительная медицинская помощь, включая госпитальное лечение, оказывалась и военнопленным, а в распоряжении армий находилось лишь около 22 тысяч врачей, из них только 200 хирургов с довоенным стажем, то нетрудно представить, какая нагрузка приходилась на каждого.
Нужно отметить, что, к чести ведущих киевских хирургов, они активно включились в этот безостановочный поток. Как мы указывали, на Юго-Западный фронт поочередно выезжали профессора Николай Маркианович Волкович и Алексей Петрович Крымов.
Среди заявлений с просьбой командировать на фронт мы нашли рапорт Василия Дмитриевича Добромыслова. Сюда же в разгар наступления выезжали видные киевские хирурги Александр Дмитриевич Павловский, Михаил Михайлович Дитерихс, Алексей Григорьевич Радзиевский. По воспоминаниям А. П. Крымова, без устали в операционных госпиталя в Каменец-Подольском работал местный хирург Бладзевич, который оперировал сидя, так как был инвалидом без ноги. Он терял так много сил в эти дни и ночи, что его вносили в операционную. Но мастерство его в производстве самых различных операций было большим. Возможно, он один из неизвестных наставников Булгакова.
приеме большого количества раненых. Кроме операций и консультаций в госпиталях Н. М. Волкович нередко организовывал на фронте сборы врачей и обучал их военно-полевой хирургии. Эти заседания часто использовались для консультаций, поскольку врачи приводили и привозили сюда раненых
Вновь обращаюсь к записям бесед с Т. Н. Лаппа, хранящихся у А. П. Кончаковского. «Я приехала в Каменец-Подольский в начале мая, — вспоминала Татьяна Николаевна. — Жили мы в казенных врачебных квартирах при большой губернской земской больнице, где размещался госпиталь. У пас была небольшая комната. Миша много оперировал и очень уставал, иногда стоял у операционного стола сутками напролет, но все же мы несколько раз совершали прогулки по городу, останавливались у его достопримечательностей, любовались пейзажами в вечерней дымке, открывавшимися за башнями крепости, возле старинных брам, лестниц и домов. Мне думается, — высказала она мысль, — что неповторимая эта панорама каким-то образом отразилась и в описании Ершалаима в «Мастере и Маргарите»».
Почти ежедневно Татьяна Николаевна помогала врачам во время операций, стерилизовала материал и инструменты. Михаил Афанасьевич, как вспоминала она, очень серьезно и ревностно, с большим чувством ответственности относился к работе и часто по ночам уходил в госпиталь, в палаты — он всегда беспокоился о состоянии оперированных. И задерживался там зачастую ДО утра.
Но однажды утром всем членам семей врачебного персонала предложили покинуть город, и вскоре поезд отошел на Киев…
от дней и ночей без сна, ведь она уже видела, что такое прифронтовой госпиталь даже в период затишья. А известий все не было и не было.
сестры милосердия Красного Креста. Она была зачислена в состав санитарного отряда. Работала и медсестрой, и санитаркой.
«Помню, что тут же, в летнем платьице, не собрав никаких вещей, я бросилась на вокзал, — рассказывала Татьяна Николаевна. — Благодаря телеграмме мне удалось взять билет на поезд. Михаил встречал меня с госпитальным автомобилем на небольшой станции, она называлась Орошаны. Ехала кружным путем, так как железнодорожный мост через реку Прут был разрушен.
В Черновицах мы провели все это лето. Жили при госпитале. Хирургические операции шли непрерывно, ведь в июле наступление приостановилось, тяжелые бои продолжались не очень далеко от города, в Карпатах. Михаил Афанасьевич, как правило, стоял на ампутациях, а мне нередко приходилось держать ногу. Помню, как из-за жары и напряжения мне несколько раз становилось дурно в операционной. Но я превозмогала себя. Ведь помощь моя была нужна.
Работать приходилось много, — вспоминала Татьяна Николаевна. — Михаил часто дежурил ночью, под утро приходил физически и морально разбитым, буквально падал в постель, спал пару часов, а днем — опять госпиталь, операции, и так каждый день.
такое война».
А затем пришел приказ о переводе молодых врачей в тыл. Так пролег путь в Никольское…
Оформление Булгакова на военную службу с зачислением его в резерв чинов Московского окружного военно-санитарного управления, указывает М. О. Чудакова, состоялось 16 июля (это вновь подтверждает, что в 1915 г. и первой половине 1916-го он служил в госпиталях как доброволец Красного Креста). Факт мобилизации Михаил Афанасьевич почти документально отразил в рассказе «Морфий». Отличие реальных обстоятельств от этого эпизода в жизни Сергея Полякова, героя рассказа, писавшего в дневнике, что весь его выпуск, не подлежавший призыву на войну как ратники 2-го разряда выпуска 1916 г., был размещен в земствах, состоит в том, что Булгаков, как и ряд других молодых врачей, был отозван на работу в земство с военной службы.
…Итак, Черновцы сегодня (до 1944 г. Черновицы. — Ю. В.) — старинный город в окружении садов на холмах. Лучи узких улиц, Театральная площадь со зданием театра, копирующим здание Венской оперы, бывшая резиденция митрополита, где сейчас размещается университет. Строгие однообразные корпуса областной клинической больницы на углу улиц Ленина и Буковинской, построенные еще австрийскими властями, также несут явственные черты прошлого. По свидетельству местных жителей, русский госпиталь Красного Креста находился именно здесь, в краевой больнице, сюда днем и ночью привозили раненых солдат. Поразительно, но воспоминания об этом госпитале живы до сих пор.
Почему, хотя произошло столько событий, столько смен властей, далекое лето не забылось на Буковине? Понять это мне помогают экспонаты областного краеведческого музея. Один из залов дореволюционного периода… На стенде оригинал объявления об открытии в Черновицах Союзом городов (эта общественная организация, так же как Всероссийский земский союз и Общество Красного Креста, активно помогала фронту) нескольких бесплатных питательных пунктов для детей и взрослых. Приводятся адреса пунктов, в том числе улица Русская, 63.
учреждениях, были на стороне русских частей. Опасаясь поддержки их буковинцами, австрийские власти превратили близкие к линии боев районы в мертвую зону. Были учреждены военно-полевые суды, сурово каравшие крестьян и горожан по любому подозрению в измене. Издавались даже открытки с текстом на немецком языке, на которых были засняты повешенные люди с дощечкой на груди и надписью «московский шпион» (несколько таких открыток, переданных ему старожилами Черновцов, автору показал руководитель Музея Черновицкого университета В. А. Фрелих). Перед сдачей города прекратился подвоз продовольствия.
Как и питательные пункты, а также приюты, принявшие шесть тысяч беспризорных детей, военный краснокрестовский госпиталь, наряду с выполнением здесь основных обязанностей по оказанию помощи раненым, стал медицинским очагом для мирных жителей. Ведь это было единственное лечебное учреждение в полуразрушенных Черновицах. И поэтому воспоминания о русском лазарете передавались из поколения в поколение. А в 1989 г.
А. II. Кончаковский и Д. В. Малаков, проведя архивные изыскания, документально доказали, что этот госпиталь действительно дислоцировался в данной больнице.
Минуя арку в глубине территории больницы, подхожу к четырехэтажному корпусу с узкими окнами. Тут и теперь хирургическое отделение. Наверное, именно в этих операционных снова и снова брал в руки скальпель молодой хирург Булгаков.
«О проклятый бассейн войны…» Отголоски и впечатления тех недель мы находим на многих булгаковских страницах — от слов о своем «втором я», враче Алексее Васильевиче Турбине, вернувшемся в родное гнездо после тяжких походов, службы и бед, и встречи его во сне с гусаром полковником Най-Турсом и вахмистром Жилиным, которому доктор Турбин собственноручно перевязывал смертельную рану (роман «Белая гвардия»), до воспоминаний о скверных револьверных и ружейных ранах (рассказ «Морфий») и шаркающей кавалерийской походке (роман «Мастер и Маргарита»). Как госпитальный врач М. Булгаков, несомненно, хорошо знал ход войны, и в частности особенности труднейшего наступления через топкие болота предпринятого русским командованием на Западном фронте с тем, чтобы ослабить германский натиск на Верден. Возможно, он слышал об этих ожесточенных боях от раненых строевых офицеров. Отсюда упоминания в «Белой гвардии» о «срезанном» эскадроне белградских гусар на виленском направлении в 1916 г. и N-ском дивизионе, где служил Мышлаевский.
ударами на юго-запад вместе с войсками. Не здесь ли истоки не дошедшего до нас раннего рассказа М. Л. Булгакова «День главного врача», отрывок из которого приводит в своих записях П. С. Попов: «Бросились мы все на землю, только вижу, женщина замедлилась, как-то странно качнулась и вдруг ребенка уронила на землю и сама повалилась…»?
Хлопотный день в губернских учреждениях Смоленска, и снова дорога, леса за запотевшими окнами вагона, незнакомые места и, наконец, конечная железнодорожная станция.
«Сказку коротко: сорок верст, отделяющих уездный город Грачевку от Мурьевской больницы, ехали мы с возницей ровно сутки. И даже до курьезного ровно: в два часа дня 16 сентября 1917 года мы были у последнего лабаза, помещающегося на границе этого замечательного города Грачевки, а в два часа пять минут 17 сентября того же 17-го незабываемого года я стоял на битой, умирающей и смякшей от сентябрьского дождика траве во дворе Мурьевской больницы»
{22}.
Такой предстает в рассказе «Полотенце с петухом» дорога Юного врача в земскую больницу.
Под Грачевкой, несомненно, подразумевается Сычевка. Описание этого пути близко к воспоминаниям Т. П. Лаппа, приводимым М. О. Чудаковой: «Была жуткая грязь, 40 верст ехали весь день. В Никольское приехали поздно, никто, конечно, не встречал. Там был двухэтажный дом врачей. Дом этот был закрыт; фельдшер пришел, принес ключи… Дом состоял из двух половин с отдельными входами: рассчитан он был на двух врачей, необходимых больнице. Но второго врача не было»
«Мужичья Русь! Там, вне заводов, без фабрик — обреченный край», — писал В. Брюсов. Полутора годам пребывания будущего писателя на Смоленщине, наряду со страницами об этом периоде в работах М. О. Чудаковой и Л. М. Яновской, посвящены публикации М. Е. Стеклова (Смоленск) и А. С. Бурмистрова (Ленинград). «Чтобы представить себе объем работы доктора М. А. Булгакова, — пишет автор ряда статей по краеведению Смоленщины кандидат педагогических наук М. Е. Стеклов, — приведем некоторые архивные материалы. Никольская больница обслуживала восемь волостей, где проживало 36 583 человека. В годовом отчете за 1916 год о деятельности Никольского медицинского пункта представлены следующие данные. Приходящих больных было 789, из них в первые месяцы работы М. А. Булгакова явилось в октябре — 306, в ноябре — 535, в декабре — 852 человека. Всех амбулаторных посещений 15 906, из них в октябре — 806, ноябре — 1198, декабре — 1184. Эпидемических больных в 1916 году было 733, в октябре — 23, в ноябре — 42, в декабре — 57 человек. В стационаре больницы в течение трех месяцев лечилось 82 человека».
Интересны сведения о Л. Л. Смрчеке — о легендарном Леопольде Леопольдовиче из «Записок юного врача», приводимые в очерке М. Стеклова. Доктор Смрчек работал здесь с ноября 1902 г. по март 1914 г. В мае 1913 г., когда среди крестьян распространились сведения, что Л. Л. Смрчек покидает службу в Никольском, в приговоре (т. е. в обращении. — Ю. В.), направленном в уездное земство, крестьяне просили сделать все возможное, чтобы доктор оставался на своем месте, на Никольском медицинском пункте. Жители Караваевской волости заявили, «что не всякий из нас, бедняков, может пользоваться медицинской помощью и советами специалистов-врачей, каковые по большей части живут в городах, а в нашем захолустье такой врач, как Леопольд Леопольдович, он же хирург, являет особое благодеяние (….) для страждущего и темного народа»
«Записках юного врача»: «Я успел обойти больницу и с совершеннейшей ясностью убедился в том, что инструментарий в ней богатейший. При этом с тою же ясностью я вынужден был признать (про себя, конечно), что очень многих блестящих девственно инструментов назначение мне вовсе не известно. Я их не только не держал в руках, но даже, откровенно признаюсь, и не видал.
— Гм, — очень многозначительно промычал я, — однако у вас инструментарий прелестный. Гм…
— Как же-с, — сладко заметил Демьян Лукич, — это все стараниями вашего предшественника Леопольда Леопольдовича. Он ведь с утра до вечера оперировал.
Тут я облился прохладным потом и тоскливо поглядел на зеркальные сияющие шкафчики.
Засим мы обошли пустые палаты, и я убедился, что в них свободно можно разместить сорок человек.
— У Леопольда Леопольдовича иногда и пятьдесят лежало, — утешил меня Демьян Лукич.
… Затем мы спустились в аптеку, и сразу я увидел, что в ней не было только птичьего молока. В темноватых двух комнатах крепко пахло травами, и на полках стояло все что угодно. Были даже патентованные заграничные средства, и нужно ли добавлять, что я никогда не слыхал о них ничего.
… Я сидел и, как зачарованный, глядел на третье достижение легендарного Леопольда: шкаф был битком набит книгами. Одних руководств по хирургии па русском и немецком языках я насчитал бегло около тридцати томов. А терапия! Накожные чудные атласы!»
Сифилис, дифтерит, глазные болезни… Таковы, как указывается в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, основные недуги, которые во многом определяли повседневные задачи земской медицины. Что же представлял собой в эпидемиологическом отношении Никольский медицинский участок? Передо мной выпуски вестника «Сведения о заразных больных и деятельности медицинских учреждений Смоленской губернии» за 1909 и 1912 годы (фонд Республиканской научной медицинской библиотеки им. Д. И. Ульянова). Нахожу раздел о земской санитарной управе в Сычевке. Медицинских участка со стационарными койками тут было три: городской, т. е. непосредственно в уездном городке, Тесовский и Никольский. Характерны несколько сообщений Л. Л. Смрчека, опубликованных в вестнике (Леопольд Леопольдович был одним из наиболее активных его корреспондентов). «Много дифтерии. Эпидемия скарлатины», — пишет он в 1909 г. Еще тревожный сигнал в том же году: «Появилась 4 октября эпидемия сыпного тифа…»
«На участке довольно обширная эпидемия кори, осложненная коклюшем в период выздоровления от кори, — отмечает Л. Л. Смрчек в мае 1912 г. Одной из больных была сделана трахеотомия с исходом в выздоровление»
Из другой медицинской информации того времени по уезду и губернии мы узнаем, что зарегистрированы случаи натуральной оспы, скарлатины, сибирской язвы, сифилиса. Во время эпидемии сыпного тифа, сообщается в вестнике, погиб фельдшер Л. И. Беляцкий. Он выходил 80 больных и при этом не смог спасти только одного. Свою болезнь переносил на ногах.
— от нарастающего вала тифов до нового нашествия сифилиса. Ведь в армии, и об этом М. Булгаков, несомненно, знал по обстановке военной службы, практически не было госпиталей для лечения больных с венерическими заболеваниями. Болезнь неудержимо ползла в тыл, многие из солдат-отпускников привозили сифилис в свои семьи, и описанная Михаилом Афанасьевичем в «Звездной сыпи» трагедия молодой женщины — лишь жизненный сюжет из тысяч подобных. С постоянными случаями грозных инфекционных заболеваний будет связана необходимость, чтобы доктор Булгаков, как единственный врач на участке, практически безотлучно находился в больнице. За словами «…шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при желтом мигании пылкой лампы-,молнии»…», звучащими в рассказе «Вьюга», зримо встают тяжесть и неотступность гипертермии, падение сердечной деятельности, угроза легочных осложнений, т. е. острейшая стадия повального сыпного тифа, с которым ему придется каждодневно сталкиваться.
Комментарии
{16} 13, т. 1, с. 298
{17} 13, т. 1, с. 609
{18} 32
{20} 4
{21} 30
{22} 13, т. 1, с. 546
{23} 25
{25} 13, т. 1, с. 549—550
{26} 34